Смерть отца

Оттокар стоит сбоку, слушает. Полицейские ушли из переулока. На завалинки у домов пришли старики. На тротуаре крутит шарманку косоглазый, мелодия долетает до киоска Отто. Скамью заняли безработные всех возрастов. Большинство одето в лохмотья и выглядит, как побежденное войско, с трудом преодолевающее голод, холод, усталость и отчаяние, играя в карты и жуя табак.

«Что ты здесь делаешь? – спрашивает Оттокара внутренний голос и отвечает. – У них то же отчаяние и та же боль, как у меня».

Голубые глаза Клотильды Буш смеются, глядя на него.

– Граф, – слышит он голос Густава, – вы стоите и смотрите, словно нашли то, что искали, но руку Отто еще не пожали.

– Что он хочет здесь сделать? – удивляется Отто.

– Поставить здесь у тебя куклу, старого Гете.

– Ничего не понимаю, – удивление Отто усиливается.

– Вы не читали, – обращается Оттокар к Отто и старухе, стоящей с ним рядом, – о конкурсе, объявленном муниципалитетом Берлина?

– Господи, Иисусе, – хрипнет от гнева голос старухи, – с каждой доски объявлений смотрит на тебя маска с челкой на лбу. Я вообще не останавливаюсь у этих объявлений.

– Но о каком конкурсе речь? – все же интересуется Отто.

– Конкурс скульпторов на создание памятника Гете в рабочем квартале. Муниципалитет…

– Мне бы его заботы, нет у него на что тратить деньги, – сердитым голосом прерывает его Отто. – Кому здесь нужен Гете? Больше некуда что ли деньги вкладывать? – И Отто указывает на армию безработных на скамье и ватагу грязных детишек.

– 1932 год – это год Гете, – негромко говорит Оттокар.

– 1932 год – год выборов, – кричит Отто. – Выборы решат судьбу народа, а не скульптуры Гете. Им вы хотите дать Гете? – указывает Отто на скамью. – Им хлеб нужен.

– Вы же сказали сами, что надо что-то делать, и не знаете что и как. А я знаю. Мне кажется, что я знаю. Нужно хотя бы скромное начало, – решительным голосом говорит граф.

– Оставь его, Отто, – вмешивается старуха. – Хочет человек что-то сделать, не связанное со скверной, дай ему это сделать, – и глаза старухи смотрят на скульптора с выражением поддержки.

Скульптор едва вслушался в слова старухи. Глаза его были обращены на скамью между серыми липами.

– Боже мой, – слышит он ответ Отто старухе, – глупости! Мозги этих тупиц не понимают самых простых вещей, а ты придешь к ним с Гете?!

«Тут, Детлев, – шепчет внутренний голос Оттокару, – тут, в переулках, будет стоять памятник Гете из белого мрамора».

– Я вернусь сюда, – говорит Оттокар то ли себе, то ли слушателям.

– Граф, – смеется Густав, видя, как Оттокар не отводит взгляда от скамьи, – даже не думайте поставить вашу куклу на месте этой скамьи. Граф, они переломают вам кости.

Старуха бросает сердитый взгляд на Густава и переводит его на Оттокара.

«Не весь мир плох, Детлев, – шепчет внутренний голос Оттокару, – есть и хорошие люди, да, здесь, где люди режут друг друга, здесь, в пуповине этого мира – “будет свет”».

Клотильда Буш смеется.

– Да, мы снова увидимся, не так ли, – говорит Оттокар, и снимает шляпу в знак прощания.

– До свидания, – вежливо отвечают ему все трое.

Глава шестая

На улице Фридриха Великого сверкают огнями большие роскошные рестораны. Привратники в ливреях кланяются богато разодетым матронам и толстым представительным мужчинам. Вертящиеся двери не останавливаются.

На тротуарах оттесняется и напирает толпа, двигающаяся в такт оркестру.

От головы до пяток
Я вся – любовь и боль,
Я миром всем объята,
А без него я – ноль…

Хриплый голос Марлен Дитрих льется из всех репродукторов на тротуары, забитые гражданами состоятельными и гражданами, облеченными властью. Тут батальоны женщин, которые покрыли свои впалые бледные щеки пудрой, мужчины, облаченные в женское платье, вызывающее смех проституток с заметными следами венерических болезней. Уличные мальчишки снуют в толпе, выкрикивая свой товар: спички, сигареты, кокаин; гостиницы, трактиры. Партийные агитаторы продолжают предвыборную войну. И все это сливается в единый поток огромной людской массы, и невозможно протолкнуться, не работая локтями.

Странные запахи витают над этой массой – табака, алкоголя, сосисок, жареной рыбы, людского пота.

– Что это за толкотня в обычный вечер? – спрашивает высокий мужчина своего товарища.

– Давай выберемся из этой толпы и зайдем в какой-нибудь ресторан, – улыбается его собеседник и берет под руку более высокого товарища.

– Вот здесь, Александр, может, еще найдем места, в углу.

В зеркалах на женщинах сверкают драгоценности, ожерелья блестят на белых шеях. Вино искрится в бокалах, и звуки бьют по нервам. У посетителей, сидящих за столиками, взволнованные голоса.

Александр вглядывается в лица и блеск ресторана. Слышит звуки барабанов, видит на сцене полуголую исполнительцу танца живота. Пробки шампанского, выстреливающие из бутылок, летают в воздухе.

– Видно, экономический кризис в Германии не так уж силен.

– Наоборот, – возражает Георг, – силен и еще как. У кризиса именно такое лицо.