Смерть отца

– Ну, да, Бог, в общем-то, еще агонизирует, – отвечает в раздумье Георг, – еще борется и колеблется между жизнью и смертью, – и наливает вино в пустой стакан.

Александр замолкает, погружаясь в размышления, затем говорит Георгу:

– Не первый раз я оставляю свою маленькую страну и приезжаю в Германию. Но ныне я по-другому воспринимаю цели сионистского движения. Прибавились к ней основы, которых я раньше не знал. Понимаешь ли, Георг, в то время, когда мир удаляется от понятий праотцев, мы совершили обратное – вернулись в мир праотцев по новой дороге. В мировом освещении наше маленькое движение видится нам, как движение всемирной важности, сохраняющее вечные ценности во имя всего мира. В моем мире Бог не умер.

– Это верно, Александр.

– Помнишь, Георг, как мы встретились в моей маленькой берлинской квартире после убийства политического деятеля еврея Вальтера Ратенау. Мы были в шоковом состоянии, и кто-то встал и сказал: мы, сионисты, нас мало, но мы строим мост для спасения евреев Германии. На него рассердились. Ни одному из нас не пришла такая, в общем-то, всеобъемлющая мысль. Сионизм был освобождением каждого из нас. Мы лишь инстинктивно ощущали, как это свойственно молодым, что ни один из нас здесь не сможет достичь личной цельности.

– Да, да… Несомненно, это было влияние положительных основ либерализма.

– Георг, мы можем продолжить разговор, который тогда начали. Только вот прибавились новые основы, о которых мы тогда и предположить не смогли. Именно сейчас возложено на нас хранить великие гуманистические основы либерализма.

– Гм-м-м... – задумывается Георг, – этот период, – он медленно подбирает слова. – Но это период массового народного восстания… Мощный прорыв на арену истории. Они ищут свою личность. И находят ее в идеальном образе лидера. Нам надо вернуть истории веру в личность вождя… Александр, это же прекрасно!

– Минуточку, Георг, минуточку, – Александр кладет свою руку на руку друга, обращая его внимание на юношу, через черные волосы которого тянется пробор. Тот поднялся на сцену, садится к роялю. Это известный молодой куплетист, и шепот через все столы сопровождает его появление.

– Он еврей, – шепчет Георг Александру. – И такие, как он, худшие из худших. Они-то и возбуждают ненависть к евреям. Он из восточной Европы, еще основательно не выучил немецкий язык, и уже представляет себя рупором германской культуры.

Парень спел с большим вкусом несколько веселых куплетов и снискал аплодисменты публики. Троица в коричневых рубахах, сидящая недалеко от Александра и Георга, намеренно нагло протянула ноги, сунула руки в карманы, громко разговаривая, словно все происходящее на сцене их абсолютно не интересует. Две блондинки присоединились к ним и безостановочно хохочут. Они сильно шумят, но никто не делает даже попытки их утихомирить, а куплетист продолжает на сцене петь свои куплеты.

– Эти все – ассимилянты из ассимилянтов, – продолжает шептать Георг Александру, – чувствуют они себя немного более уверенным на земле Германии, и уже отрицают свое прошлое и свое происхождение. Эти типы мне отвратительны!

Куплетиста просят продолжать выступление. Он отвешивает поклоны возбужденной и пьяной публике, улыбается и провозглашает:

Вот, Геббельс. Снова захромал.
До чего человечек – мал,
А на весь мир закатил скандал…

– Молчать! – гремит голос. – Прекратить!

Из-за одного из столов вскочил мужчина, ударив по столу кулаком:

– Заткнись!

Александр следит за столом, у которого сидели три штурмовика. Стол пуст. Троица с девицами исчезла. Этот единственно пустой стол в ресторане, заполненном публикой, беспокоит Александра.

Окрик мужчины напугал публику. Испуганные лица отражаются в зеркалах.

– Каждый имеет право говорить, что пожелает. Никто нам не будет диктовать ни слова, ни мелодии, – слышен чей-то голос из среды замолкшей публики.

– Грязные жиды!

– Не унизят ваши мерзкие рты имена немцев!

Резким ударом раскрываются входные стеклянные двери. Привратник в своих белых ливреях отброшен в сторону. Группа мужчин в гражданской одежде врывается внутрь. Александр еще успевает заметить их грубые руки, не привыкшие держать изящные рюмки с вином, стоящие на столах, и большие ноги, не приученные ступать по полу роскошного ресторана. Он ищет среди них штурмовиков, но не находит. Неожиданно гаснет свет.

– Убирайтесь отсюда! – приказывает голос. – Немедленно оставить этот жидовский ресторан.

– Еврейские потаскухи! Еврейские сутенеры!

Устрашающие крики. Звук разбивающихся рюмок и бокалов. Удары. Летящие стулья.

– Успокойтесь! – женский голос из темноты.

Осколки стаканов на полу. Резкий запах разлитого вина.

– Ни шагу, – шепчет Георг Александру, – оставайся здесь в углу и прижмись к стене.

Топот ног по всему ресторану. Где-то вспыхнул карманный фонарик и погас. Выстрел!

– Убийство! Убийство! – голос рассекает воздух, подобно острому ножу.

С улицы доносятся громкий гудок клаксона.

– Полиция!

– Не выходить! Не выходить! Стоять смирно!