Смерть отца

– Дорогая моя девочка, – граф садится на ящик Нанте Дудля под окном, и тянет Иоанну – сесть рядом, – Вся твоя жизнь впереди, Иоанна, и сны твои еще сбудутся, будущее твое будет счастливым, ты удостоишься любви, дома…

– Ах, граф, сны и мечты мои не об этом.

– О чем же они, Иоанна? – улыбается граф.

– Я мечтаю о Палестине.

– О Палестине?! – смотрит на нее граф, словно не слыша.

– Да, – упрямо стоит на своем Иоанна, – о Палестине.

Граф ходит по комнате, останавливается перед глиняным идолом.

– Странное дело, и девочка ты действительно странная. Лицу будущего этого бога я хотел придать черты милосердного Иисуса. Иисус и Моисей, который дал миру десять заповедей, оба они из Палестины. И ты, Иоанна, мечтаешь об этой дальней стране. Странно и интересно.

– Ах, граф, это не Палестина Иисуса и Моисея. Это Палестина совсем другая.

– Совсем другая? Какая же это Палестина, девочка?

– Ну, наша. Новая Палестина, которую мы построим. И я поеду туда, когда вырасту.

– Где же она находится твоя новая Палестина, Иоанна?

Иоанна сердится: ну, и темный же ее граф!

– Ну, что вы, граф! Она находится там же, где и ваша Палестина… Иисуса.

– Ага! – смеется граф. – Если так, все осуществимо, милая моя. И ты, значит, хочешь быть маленькой пророчицей и поехать туда, к колыбели человечества?

Иоанна вздыхает. Теперь ей ясно, что граф никогда ее не поймет. И она смотрит ему в лицо с большой печалью. Склоняется над ней граф, берет в обе свои ладони ее отчаявшееся лицо и смотрит с любовью.

– Ты уже хочешь быть взрослой, а, Иоанна?

Она хочет кивнуть головой в знак согласия, но граф держит ее голову между своим ладонями, и она отвечает ему просветленным благодарным взглядом.

– Я нарисую тебя, Иоанна, – шапчет граф в маленькое ее лицо, – я нарисую для себя, как взрослую женщину. Это возможно, Иоанна. Это можно сделать. Из твоих глаз смотрит твой будущий образ. И когда портрет будет закончен, полагается…

– Что полагается? – пылают щеки Иоанны.

– Твое совершеннолетие, двадцать один год – смеется граф.

Иоанна разочарована его хриплым и странным смехом.

– А теперь, Иоанна, – сказал он, – помоги мне что-то сделать.

Граф вытягивает из угла помещения и волочит по полу огромное полотно палатки.

– Что мы с ней сделаем? – удивляется Иоанна.

– Накроем моего безликого Триглава. Надо заняться настоящим, приносящим боль. Меня ждет другая важная работа, в ассоциации любителей Гете.

– Что. И вы среди них? – вскрикивает Иоанна.

– Да, и я, в конце концов, среди них, – граф не слышит ее вскрика, поднимаясь по маленькой лесенке, – подай мне край чехла, Иоанна.

Чехол падает идолу на голову будущего.

– Спасибо, Иоанна, – спускается граф и отряхивает с одежды пыль.

– Совсем забыл, что раньше чехол это лежал на груде извести, – отряхивает он платье Иоанны, и оба окутываются облаками пыли.

В горле Иоанны сухо. Руки графа скользят по ее одежде, волосам. Иоанна чувствует его руки, белые от пыли, на своих волосах…

Словно граф нарочито ворошит ее волосы, и неожиданно его пальцы касаются ее лица. Щупают ее лицо, и она ощущает каждый его палец отдельно на своей коже.

– Дай мне твою руку, – говорит он охрипшим голосом. Иоанна кладет свою маленькую ладонь в его протянутую ладонь, которая сжимается, силой захватывая ее ладошку. Его напряженное лицо смотрит на нее.

– Что ты хочешь от этой девочки? – остерегает его внутренний голос. – Отстань от нее. Нервы твои напряжены с того момента, когда ты встретил Клотильду Буш! Отстань! Ты сошел с ума!

– Нет, нет, – откликаются кончики его пальцев, крепко обхвативших ее маленькую руку.

– Пожалуйста – слабо откликается внутренний голос, – ты мне делаешь больно.

Дрожь пробегает по телу графа. Рука раскрывается. Открываются пальцы – длинные и короткие. Ослабевшая рука Иоанны падает вдоль ее тела. Пять красных пятен на ее руке от его пальцев. Между бровей скульптора пролегла глубокая морщина. Губы его сжались. Изумленная Иоанна смотрит в изменившееся его лицо. Не говоря ни слова, граф бежит к столу, раскрывает ранец девочки, торопливо впихивает книжечку Кокса между учебников, и сердито защелкивает ранец.

– А теперь иди, – говорит граф тяжелым сдавленным голосом застывшей на месте Иоанне, подает ей ранец, не глядя на нее.

Глаза Иоанны широко раскрыты. Как дурное колдовство нападают на нее эти мгновения. Она хочет выполнить приказ графа и не может сдвинуться с места. Хочет что-то сказать, но не может издать ни звука.

– Иди, Иоанна, – снова слышен его странный голос – иди, у меня мало времени.

Иоанна срывается с места и убегает. Не смотрит в сторону графа, только слышит, как за ее спиной с треском закрывается дверь.

– Что я снова сделала? Почему он так на меня рассердился? Что я ему такого сказала?

Иоанна оборачивается. Дверь графа закрыта. Ничто там не двигается. Даже маленький лучик света не просачивается оттуда. Словно дверь закрылась навсегда, и больше никогда не откроется. Иоанна спускается по ступенькам, слезы текут у нее из глаз. Деревянные ступеньки сильно скрипят.

– Боже правый! Сколько надо спускаться и идти по коридору.