Смерть – плохая примета

– Что слышно о моем друге на той стороне озера? – не делая смешной тайны из пути движения Игната (рев моторки у противоположного берега озера и так слышал весь лагерь), спросил Роман.

– Взяли его, – нехотя процедил шофер, и шея его опасливо отклонилась вперед, подальше от натершего мозоль пистолетного дула.

– Когда? Он ранен?

– Его Визирь взял. Визирь – ранен.

– Визирь – кто?

– Пес. Лучший.

– Игнат ранен? – повторил.

– Не знаю, – пожал плечами водитель. Седок с батонами зыркнул на него злобно, упрекая за сотрудничество с врагом. – Жив – точно, а как ранен…

– Ты чё растарахтелся?! – не выдержал хлебный друг.

– Мария… как тебя по отчеству? – чуть обернулся Роман к подруге.

– Анатольевна.

– Мария Анатольевна, растолкуйте, пожалуйста, молодым людям, как воспитанный человек мог бы бросить подобный упрек…

Говоря все это, Роман смотрел в ветровое стекло, и мысли его были явно далеки от изысков русской словесности.

– Ты слишком много говоришь, – неторопливо перевела фразу хлебника Маша.

Вряд ли сейчас кому-то требовался урок русского языка, но Роману Владимировичу, много лет угробившему на воспитание (в его случае – обламывание) ершистей молодежи, – виднее.

Или Роме элементарно потребовалась пауза для размышлений.

– Как вас всех зовут? – спросил Савельев через десяток секунд, и по его тону Мария поняла, что идею он все-таки родил.

Передние парни разобиженно фыркнули, новоявленный любитель русской словесности уточнил формулировку:

– Как вас здесь называют?

– Рыбак, – неохотно представился водитель.

– Серьга, – недовольно покосившись на водилу, буркнул хлебник.

– Ты? – Роман нажал бедром на бедолагу, протирающего машинный коврик весьма недешевым спортивным костюмом.

– Роман Владимирович, а вы разве меня не помните?! Я – Коля Федоров! На Москве с вашим Худяковым бился! – И задрал вверх едва ли не счастливое лицо.

– Федоров… – задумчиво пробормотал тренер. – Два года назад, полутяж?

– Ну! – радостно воскликнул опознанный полутяж, но у Романа Владимировича не было времени на продуктивное культурное общение с противником его ученика.

– Рыбак, давай-ка неторопливо подавай назад к крыльцу магазина, – приказал спокойно.

Водитель не медля, плавно провел автомобиль между двумя фургонами и остановился напротив ступенек.

– Серьга, мне показалось, Сиплый твой друг?

Парень не ответил, но так яростно оглянулся на Савельева, что все стало понятно без слов.

– Выходи из машины, – сказал Роман Владимирович и осторожно, держа группу под прицелом, спустил левую ногу на асфальт стоянки. – Поторапливайся! У нас всех времени нет!

Серьга вместе с батонами выбрался наружу.

– Держи по пакету в обеих руках и не балуй, – по требовал, вышел из салона и склонился над раскрытой дверцей: – Маша, только попробуют дернуться – стреляй. А вас, друзья, хочу предупредить – Сережу Маркина завалил не я –она. Так что… имейте в виду.

Нервная женщина с пистолетом в руках в два раза опаснее нервного мужчины со стволом, поскольку – женщина. Сиречь – непредсказуема. Понятно? – И, разогнувшись, скомандовал дулом Серьге: – Пошли.

За дверью в подсобку, запертую на железную щеколду, раздавалось усердное пыхтение. Савельев распахнул ее во всю ширь, включил свет: толстяк, опираясь щекой о крепкий картонный ящик, трудолюбиво выковыривал изо рта кляп. Привык к яркому свету, опознал Савельева и притворился, что щеку о ящик только почесывал.

Ошалевший от удара и всего происходящего в целом Сиплый смотрел на Рому остекленевшими глазами вынутой из озера русалки. Что-то булькал. И вряд ли много помнил. Очумелые русалочьи глаза перескакивали с вооруженного Савельева на друга с батонами в руках и жалобно мигали.

– Развязывай и не дури, – сказал Роман, потом подумал секунду, попятился и взял с прилавка острейший длинный нож: – В сторону!

Могучий рык боксерской глотки заставил Серьгу, уже склонившегося над другом, предусмотрительно юркнуть в угол за ящики.

Савельев оглядел пленников, покачал тесаком:

– Кто дернется, отрежу палец или еще чего… лишнее. – И ловко, без особенных проблем перерезал путы.

Пока парни сбрасывали с себя остатки веревок, Роман говорил в основном с толстым диспетчером деревенского бардака:

– Сейчас я забираю ребятишек и отчаливаю.

Ты – сидишь тихо. Никуда не звонишь, никуда не бегаешь. Помнишь, я у тебя мобилу просил? – Поднимающийся на ноги продавец судорожно закивал. —

Так вот. Мои люди знают, где я был и кто мог меня сдать. Если стукнешь обо мне на базу Тихону, мои люди приедут сюда и спалят всю лавочку к чертовой матери вместе с товаром. Тебе оно надо? – Толстяк категорически помотал щеками. – Молодец. Понимаешь, – ободрил Савельев. – Медленно, не делая лишних движений, выходим в торговый зал.

Серьга, помогая пошатывающемуся приятелю, вывел того за прилавок; Роман Владимирович нащупал одной рукой в кармане бумажник Тихона, по памяти припомнил, где какие купюры, и выудил из крайнего отделения несколько бумажек. Оказалось, угадал – доллары, валюта привлекательная.

И незаметно для перешептывающихся бойцов скинул денежки на пол у кассового аппарата.