Смерть по сценарию

Алексей дочитал, вздрогнул от отвращения и завел машину. Один свидетель против Аллы Гончаровой уже свои обвинения в ее адрес снял, остается только ампула в сумочке и тот факт, что именно Алла ее доставала. Но она могла просто принести и положить яд где-нибудь в доме, а муж случайно его найти, потом отравить из ревности Клишина, подложить ампулу жене и подставить ее по полной программе. Осталось только выяснить у Нади, уезжал Аркадий Михайлович с дачи в тот вечер или не уезжал.

«Михину надо позвонить. А куда? Связь-то односторонняя». Алексею до сих пор не подбрасывали писанину Клишина, присылали прямиком в органы дознания, и вдруг такая честь! Значит, кто-то узнал о его связи с человеком, собирающим по делу факты, и решил без всяких посредников подкинуть следствию новую версию, только кто знает, сколько времени провалялся в бардачке конверт. Бежать с сочинением Клишина Леонидов никуда не собирался, тем более что верить версиям Клишина о собственной смерти было уже несерьезно, они менялись из послания в послание, и кто знает, сколько их там заготовлено у писателя еще. Клишин не учел только одного: смерть Аллы, это сценарием не предусматривалось, некто неожиданно вмешался и стал переписывать все по-своему.

В офис Леонидов ехал в скверном настроении, ко- сясь на конверт, который бросил рядом на сиденье, решив вечером еще раз перечитать, и думал, когда же Игорь Михин позвонит?

Михин объявился уже на следующий день без всякого звонка, злой и дерганый. Сразу спросил:

— Я у тебя заночую?

— А что случилось?

— Да… Случилось.

— Где был?

— Везде. По результатам вскрытия в организме Гончаровой обнаружена лошадиная доза снотворного, она просто заснула за рулем, а потом уже машина потеряла управление и пошла обо все ударяться.

— И твоя версия умерла, едва родившись? Где же ей могли дать таблетки?

— Уж не дома, во всяком случае. Алла Константиновна с утра поехала на вокзал отвезти племянницу, там они и попрощались, попили пепси, и тетя отправилась в своей машине дальше прямиком на тот свет.

— Но зачем Наде ее… — Тут Леонидов осекся, вспомнив, что все видел в тот вечер сам: и ссору, и отчаяние, а главное, решимость Надежды как-то изменить ситуацию.

— Вот именно. Но это уже не мое дело. Клишина Надежда Гончарова точно убить не могла. Я мотался к ним на эту чертову профессорскую дачу, говорил с соседями и выяснил, что в тот вечер девушка до одиннадцати часов сидела на дне рождения у подруги, а потом преспокойно пошла спать.

— А ее дядя?

— При чем здесь дядя?

— На, почитай. — Алексей достал из верхнего ящика стола листки «Смерти…».

— Это что?

Михин схватил бумаги и уткнулся в них, разбирал старательно, цепляясь за каждое слово, потом вдруг сказал:

— Все ясно — у них заговор.

— У кого?

— У племянницы с дядей. Сначала Гончаров едет к Клишину на дачу, убивает его, потом его племянница убивает свою тетку.

— Да? Только ты учти, что Надежда этого писаю теля любила и ни в какой заговор против него не стала бы вступать.

— Откуда знаешь, что любила?

— У меня еще листок есть, но я тебе не дам. И вообще, я им компьютер устанавливал в понедельник, с Надей говорил: она вообще никого не может убить.

— Слушай, а, похоже, ты всех женщин по этому делу знаешь? И чего ты их защищаешь?

— Не всех, а только Надежду. Вот Гончарова проверь. Насчет того, уезжал он с дачи в тот вечер, когда Клишина убили, или не уезжал.

Тут Михин неожиданно заново вцепился в листки, прочитал еще раз:

— Слушай, Леха, а может, это кто-то другой под Клишина ваяет? Гончаров тот же. Он ведь тоже писатель, вот решил досочинить.

— Во-первых, он монографии пишет, а не романы, а во-вторых, сам на себя, что ли, решил написать?

— Ну не Гончаров, так другой. Племянница. Вот. Тоже из этой филологической шайки.

— Я думаю, что все, что до сих пор мы получали под именем «Смерти…», написал сам Павел Андреевич Клишин.

— А я на экспертизу все-таки отдам эти шедевры, и пусть разберутся, авось что и выяснится.

— Как хочешь.

— Слушай, а что это за Соня у тебя появилась, ты вроде женат?

— Хочешь, тебе переадресую, ты ведь еще холостой?

— Симпатичная?

— Красавица.

— Сколько лет?

— Двадцать.

— Не пойдет. Молода.

— Самая нормальная разница в возрасте — десять с хвостом. А жениться тебе надо бы.

— Уют, чистота, домашние обеды…

— Но кто-то же на них женится?

— Ага. Вот Гончаров женился, рога пять лет носил, а потом вдруг решил выйти на свободу: любовника траванул, а баба сама кого-то достала. Теперь найдет какую-нибудь толстую тетку и будет пить бульоны и жрать домашние пирожки. Кстати, у тебя пожрать ничего нет, Леонидов?

— Ромштекс из магазина полуфабрикатов и пакет сока.

— Чего ж ты так питаешься? Правильно: любовницы готовить не любят. Соня твоя даже прибраться не может в этом бардаке.

— Слушай, Игорь, хватит. Это просто соседка по даче, я иногда ее подвожу.

— По какой даче?

— Я нормальный человек среднего достатка, дача у меня только одна, в каком она состоянии, ты сам видел.

— И с какой стороны живет соседка?

— С той самой.

— У Клишина? Так они уже туда вселились?

— А что?

— На каком основании?