— Во-первых, — терпеливо принялась разъяснять мне Мадам, — Миша никогда не стал бы пинать собаку. Он никого не стал бы пинать. Неужели ты так плохо знаешь Мишу? Во-вторых, у соседа, может, и не было никакой собаки. Ты судишь о нем по своему соседу и его коту с ужасной кличкой Пакет.
— Не Пакет, а Кулек, — машинально поправила я, хотя мысли мои были заняты совсем другим.
— Пусть Кулек... Боже, Тоня, о чем мы говорим?
— А если не сосед, тогда кто? — Я игнорировала ее риторический вопрос — дело прежде всего.
— Не знаю! — отрезала Мадам и отвернулась от меня.
Я задумалась. Если сыщики приходили к Денису, значит, убийца еще не установлен. Вероятно, они хотели узнать подробности пьянки и таким путем вычислить злоумышленника.
— Владислава Сергеевна! — обратилась я к надувшейся Мадам. — А для чего вы вызвали Денису врача? Он в шоке от убийства или ему просто плохо после вчерашнего возлияния?
— Ты цинична, — грустно сказала Мадам. — Но, как это часто с тобой бывает, совершенно права. Денис слишком много выпил, а сердце у него неважное, ты же знаешь...
— Ясно. Значит, я могу сейчас позвонить ему и кое о чем спросить?
— Ой, не надо! — испугалась Мадам. — Ты извини, конечно, Тонечка, но порой ты несколько бестактна, и я боюсь...
— Напрасно боитесь. Я буду сама деликатность. Вот увидите.
— Звони, — пожала узкими плечами Мадам, поднялась с кресла и, опираясь на палку, ушла на кухню.
А я набрала номер Дениса. Раньше я только однажды звонила ему (все же мы не так близки, чтобы я позволяла себе названивать ему когда хочу): Вадя решил перенести съемку с натуры в павильон, и я должна была сообщить об этом артистам, занятым в съемке. Так что звонила я ему по необходимости. И, со своей способностью запоминать номера телефонов, тут же внесла в память номер Дениса. Хотя нет, лукавлю — я твердила этот номер весь день, даже переложила его на музыку Чайковского и потом с удовольствием напевала...
— Да...
Какой тихий голос... Совершенно не похож на обычный ровный баритон Дениса.
— Денис, это Тоня. Здравствуй.
— Тоня... Извини, я не могу сейчас говорить. У меня... — Он запнулся, но всего на секунду. — У меня гости.
— Ладно, пока, — сказала я и повесила трубку.
Ни за что не поверю, что в такой день Денис будет принимать гостей. Вероятно, у него опять милиция.
Я пошла на кухню и сообщила об этом Мадам. Она покачала головой. Что она имела в виду — не знаю. Может, жалела Дениса, а может, была расстроена нетактичным поведением милиционеров.
Мадам сидела и молчала. Я физически чувствовала волны депрессии, исходящие от нее. Это было невыносимо.
Вдобавок наше общее настроение еще более портила погода: за окном потемнело, подул сильный резкий ветер с каплями дождя; в щелях форточки засвистел сквозняк. Я смотрела на улицу и ощущала себя опустевшей до самого дна души, если у души есть дно. Примерно в такой пустоте был сейчас Миша. Но только если я еще вернусь в мир живых, то он — уже никогда.
Это слово «никогда» ужасало меня и раньше. Я никак не могла его осознать. Я ассоциировала его с небытием и пыталась сравнивать мое будущее небытие с моим же прошлым, то есть со временем, которое было до моего рождения, — в первом меня не будет, а во втором не было. Но эти тождественные понятия, разделенные моей жизнью, не связывались между собой, так как у прошлого небытия не было начала, зато был конец (мое появление на свет), а у будущего было одно начало. Поэтому будущее меня всегда пугало.
Прохожие, идущие и бегущие по улице, своим постоянным движением втянули меня в круговорот тоскливых мыслей и не менее тоскливых чувств. В данный момент меня угнетало все вокруг: тонкий бледный лик Мадам, тусклый свет кухонной лампочки, серый день за окном, ветер с брызгами дождя... Пора было с этим кончать.
— Не могу бездействовать, — сказала я наконец. — Так мы все в психушку попадем. Давайте чем-нибудь займемся.
Она подняла на меня глаза, блеклые, серые, как последнее осеннее утро.
— Чем?
— Чем угодно. Хотя бы в карты сыграем.
Я сама понимала, что внесла не совсем удачное предложение. Мадам в принципе не любила карты, а в такой день, как нынешний, это должно было показаться ей кощунством.
Но она, как воспитанный человек, опять промолчала. Только отвернулась к окну.
— Тогда пойдем гулять.
Мадам вздохнула. Она еле ползает даже по квартире, какие уж тут прогулки. Тем более погода...
— Снова не подходит? Тогда...
— Тоня, не надо ничего придумывать. Давай просто посидим и помолчим.
— Не хочу, — сказала я, — вы же знаете, Владислава Сергеевна, я не умею погружаться в свои чувства.
— Ты просто боишься, — ответила проницательная Мадам. — Твои чувства столь глубоки, что ты в них утонешь.
— Верно подмечено, — усмехнулась я. Мне не слишком понравилось это высказывание, но спорить не было смысла — Мадам очень хорошо знает русский язык и владеет им в совершенстве, и письменно, и устно, так что я ее не переговорю. — И что вы можете предложить взамен?