Смерть под ее кожей

– Вот! – гаркнул он. – Вот теперь, когда ты перестала думать, можно начинать.

Девять лет спустя я была совсем не похожа на того неуклюжего подростка, который отчаянно пытается доказать, что он может постоять за себя.

Ладно, признаю, может, не совсем не похожа. Но достаточно. Калищенко я была обязана жизнью. Причем во многих смыслах.

Я пила третью чашку кофе, когда в вагон-ресторан вошла мисс П., осторожно ставя трость на медленно покачивающийся пол. Я помахала ей, приглашая за свой стол.

– Еще раз доброе утро. Кофе? Перекус?

– Только кофе, – ответила она, потирая сонные глаза.

Я жестом попросила у официанта вторую чашку.

– Где мы? – поинтересовалась мисс П.

– Только что проехали Филадельфию. Наверное, это вас и разбудило. Скоро будем в Уилмингтоне.

Официант принес ей кофе, и мисс Пентикост поблагодарила его. Она выглянула в окно, отхлебнула из своей чашки и подождала, пока кофеин подействует. Теперь, когда ее шестеренки были как следует смазаны, она повернулась ко мне.

– Опишите мисс Доннер.

Мой босс не тратит время попусту.

– Ну, высокая и стройная, карие глаза, каштановые волосы. Что до особых примет, то их около трехсот, от ключиц и ниже.

– Очень смешно.

А по выражению лица так и не скажешь.

– История довольно стандартная для цирковой артистки, – продолжила я. – Девушка из провинции грезит о блеске шоу-бизнеса и пакует чемоданы, чтобы отправиться в Нью-Йорк. Там она узнает, что актриса из нее никакая: она не умеет ни петь, ни танцевать. Достаточно симпатична для работы моделью, но на то же место претендует десять тысяч не менее симпатичных девиц. Однажды она гуляет по Кони-Айленду и набредает на тату-салон. По мимолетной прихоти делает первую татуировку. И что-то в этом очень цепляет ее и уже не отпускает. Через год чернильных рисунков на ней уже на сотню больше. Она знакомится с девушкой, которая знает парня, который на короткой ноге с Большим Бобом Хэлловеем. Когда цирк в очередной раз приезжает в город, ее представляют Большому Бобу. Он видит в ней потенциал и приглашает в труппу.

– Вы узнали все это от мисс Доннер? – уточнила мой босс.

– Конечно. Она постоянно рассказывала свою историю. Публике она нравилась. В смысле да, конечно, многие наверняка воспринимали этот рассказ как нравоучение. Девочки, оставайтесь дома, иначе вам придется выставлять свое тело напоказ перед толпой сексуально озабоченных зевак. Правда, забывали, что они и есть эти самые зеваки.

Но Руби – это не только кожа, чернила и улыбка. Я поняла это с первого взгляда. Она была особенной, даже оставаясь одетой. И это в цирковой труппе, где нет ординарных людей.

Однажды на Таймс-сквер я мельком увидела Сьюзен Хэйворд[1]. Она находилась в самом низу моего рейтинга ослепительных красоток. Но зато она была живой, чем не могла похвастать ни одна из окружающих ее девиц. Такой была и Руби.

Девушка из цветного кино в черно-белом мире.

– К тому моменту, как я появилась в цирке, она работала там всего пару лет, – сказала я. – Совсем недавно стала полноправным членом труппы. Но ей доверяли. Она была из тех, к кому ты идешь, если тебя что-то гнетет. Не как мать-наседка. Она никогда не говорила что-то вроде: «Ох, бедняжка» – и все в таком духе. Она решала проблемы.

– А подробнее?

– Например, когда Лулу – это прежняя помощница Калищенко – оказалась в интересном положении. Именно Руби сделала все нужные звонки, нашла врачей, которые занялись девушкой, и место, где она могла восстановиться, – объяснила я. – Это не значит, что все ее любили. У нее был острый язык, в особенности когда она была пьяна. Но даже те, кто не просил у нее автограф, ее уважали.

– Как к ней относился мистер Калищенко? – осведомилась мисс П.

Я предвидела этот вопрос, но не горела желанием отвечать на него.

– Он не принадлежал к числу ее поклонников. И это было взаимно.

– По какой-то определенной причине?

– Не уверена, что была какая-то одна причина, – ответила я. – Он всегда посмеивался над Руби, потому что для ее номера не нужно было никаких особых навыков. Достаточно было просто подставить свое тело под тысячу уколов иглой, а потом раздеться и выставить напоказ результат. А она отвечала, что нужно больше смелости, чтобы делать татуировки, чем чтобы напиваться и швырять ножи в маленьких девочек. Она называла его пропойцей, а он ее – эксгибиционисткой, так и жили. Они просто не могли существовать друг рядом с другом. Никак.

В эту минуту поезд начал тормозить на станции в Уилмингтоне. Мы молчали, пока люди вокруг поспешно оплачивали заказы и хватали багаж.

Я наблюдала через окно, как с пять десятков офисных работников одновременно надели шляпы и устремились с платформы туда, где получают жалованье. Скорее всего, на один из литейных или химических заводов, которые продолжают работать даже после окончания войны. Половина мужчин с платформы год или два назад, вероятно, были где-то за границей и пытались остаться в живых.

А теперь они здесь, работают с девяти до пяти и подвергают свою жизнь опасности, только когда переходят через дорогу. По идее, это должно быть для них облегчением.