Смерть под куранты

Кто-то был на стороне Корнейчука, мол, если спускать на тормозах подобные вещи, то уважать себя перестанешь. Всему есть предел. Кто-то поддерживал Антона, дескать, вполне приемлемо пошутил. Шутки надо понимать.

Стас почувствовал в своей руке ладонь Валентины, до него донесся ее горячий шепот:

– Брось, Стас, он эгоцентрик неисправимый, голубая кровь… Я сама виновата, что начала про это постукивание и колени… С чего вдруг взбрело в голову! Не пойму. Прекрати, слышишь!

– Ты со мной идешь? – с напускной деловитостью поинтересовался Стас. – Или остаешься? Не слышу ответа!

Валентина взглянула на него с прищуром, как бы гипнотизируя:

– Мы остаемся оба, подойди к Антону, и пожмите друг другу руки.

– Что? Еще чего! Перебьется! Значит, остаешься? Что ж…

Стас чувствовал, как внутри всё клокочет – то ли от поведения хозяина дачи, то ли от того, что творилось в эти минуты с Леной.

Ему хотелось кинуться наверх за ней, но его удерживала буквально вцепившаяся в него Валентина. Максимум, что он смог в этой ситуации сделать, – это наклониться к Максу:

– Я бы на твоем месте не оставлял жену одну. Сбегай наверх!

– У нее давление от духоты падает, – с рассеянным видом пожал плечами журналист. – Не в первый раз.

– И все же… Я бы проконтролировал… Шевелись!

Видимо, во взгляде Корнейчука было что-то такое, что заставило бывшего одноклассника встряхнуться и без лишних вопросов подчиниться. Валентина буквально повисла у Стаса на руке, когда он невозмутимо направлялся к гардеробу.

– Не устраивай сцен, Валюша, – сквозь зубы твердил он ей, – я не настаиваю, чтоб ты со мной покидала это… место. Можешь благополучно остаться, хотя не советую! A я для себя не вижу…

Поднялся неодобрительный гул, многие повскакивали с мест. Мила Снегирева залепила мужу пощечину:

– Видишь, что ты натворил!

К Стасу подбежал Лёвик с фотоаппаратом:

– Думаю, Стас, поспешных решений принимать не следует. Ты ведь насолишь не только ему, но и всем нам. Мы-то в чем виноваты?

– Ты это серьезно? Может, мне набить ему морду, а ты бы запечатлел этот исторический бой для потомков? Если ты настаиваешь, я не против. Вот это будет кадр!

– Зачем так утрировать, батенька? Считаешь, я на такое способен?

– Почему бы и нет? Помнишь, как в «Бриллиантовой руке»: «Каждый человек способен на многое, только не каждый знает – на что».

Лёвик вдруг посмотрел на фотоаппарат, который держал в это время в руках, потом с горячностью заговорил:

– Ты очень плохо обо мне думаешь, Стас. Считаешь, что я охочусь за жареными фактами и ради них готов переступить черту, за которой – потеря человеческой совести, чести, достоинства… A ведь это главное!

Слушая Лёвика, Стас поймал себя на мысли, что говорившему явно не хватает трибуны, зала, кумачовых полотен, аплодисментов. Не потому, что фотограф обладал ораторским искусством, а из-за постоянного брежневского причмокивания.

Чуть больше года страна жила без старого генсека, новый – Андропов – пока никак не вписывался в стереотип «Дарагого Леонида Ильича». И речитатив Лёвика лишний раз напоминал о недавно ушедшем Брежневе, с кем пролетели безмятежная романтическая юность и авантюрная горячая молодость всех присутствующих.

Когда Лёвик начинал волноваться, чмоканье становилось более сочным, насыщенным, словно речь генсека крутили в ускоренном режиме.

Я как чувствовал!

Вдруг наверху раздался грохот, и все вынуждены были обернуться. С верхних ступенек лестницы как-то неестественно свешивались патлы Макса. Первой сориентировалась Валентина – врач всё-таки – и кинулась к лежащему на лестнице журналисту.

Склонившись над ним, она довольно быстро поставила диагноз:

– Обморок, нужен нашатырь! Мила, Антон, в доме есть аптечка, надеюсь!

Пока хозяева искали лекарство, которое вернет к жизни обморочного больного, Стас просчитал ситуацию чуть дальше. Проскочив мимо жены, тщетно пытавшейся шлепать лежащего по щекам, он через несколько секунд оказался у комнаты, в которой остановились Макс и Лена.

Рванув дверь на себя, он застыл, прошептав навзрыд:

– Я как чувствовал!

Бледная учительница младших классов лежала по диагонали двуспальной постели со сложенными на груди руками. Голова была повернута в сторону окна, голубые глаза словно пытались что-то рассмотреть за морозным стеклом.

Подойдя к бывшей однокласснице, не подававшей признаков жизни, и всё еще не веря в случившееся, он разглядел зажатый в ее правой руке шприц.

Будучи не в силах находиться в одной комнате с покойницей, он поспешил прочь. Появившись в проеме дверей, увидел, как все, кто склонился над Максом, повернули к нему головы.

В этот момент к обморочному вернулось сознание, он простонал:

– Моя жена мертва, ее убили. Кто это мог сделать?

Валентина вскочила как ошпаренная и кинулась в комнату, откуда только что вышел Стас. Следом за ней рванулся Антон, за ним – Лёвик с фотоаппаратом.

– Этого не может быть, – вскрикнула Мила, поднимаясь по ступенькам. – Я до ужаса боюсь покойников… Нет ничего страшнее, по-моему! И чтобы на нашей даче… О господи!