Смерть под маской

– Нет! Их это не касается, – возразил Тео довольно резко.

Я налил нам чая и подождал, пока не уйдет служитель. Я уже успел заметить, что венецианской картины нет на прежнем месте.

– Но что-то же случилось, – произнес я. – И вы должны рассказать мне, Тео.

– Мне не спалось, – наконец заговорил он. – Ничего необычного. Но в эту ночь я забылся далеко за два часа, спал урывками, с кошмарами и очень беспокойно.

– Мне тоже снились дурные сны, – сказал я. – Что для меня нехарактерно.

– Моя вина. Не стоило затевать эту ужасную историю.

– Конечно же, никакой вашей вины… Я вышел прогуляться, чтобы в голове прояснилось, и слишком переусердствовал, стараясь взбодриться. Было чертовски холодно.

– Нет. Здесь не обошлось без моего участия. Теперь я в том уверен. Измученный бессонницей и дурными предчувствиями, я решил посидеть в этом вот кресле. Не сразу выбрался из постели, а когда поднялся и пошел сюда, то услышал, как часы пробили четыре. Поравнявшись со стеной, на которой висела эта картина, я замешкался на долю секунды… что-то меня остановило. Проволока, державшая картину, лопнула, и рама с холстом рухнула вниз, задев меня по плечу, отчего я потерял равновесие и упал. Не замедли я шаг, она бы ударила меня прямо по голове. Тут и сомнений быть не может.

– Что заставило вас остановиться? Наверняка предчувствие.

– Нет-нет. Я бы сказал, что уловил – подсознательно, – как туго натягивается проволока, готовая вот-вот лопнуть. Однако, честно говоря, случай этот заставил меня поволноваться.

– Мне жаль… вас, конечно, но, признаться, жаль и того, что не услышу я всей вашей истории.

Тео встревожился:

– Почему? Разумеется, если вам нужно уезжать или вы предпочтете… только мне хочется, чтобы вы остались, Оливер. Будет досадно, если вы не дослушаете меня до конца.

– Конечно, непременно дослушаю. Как можно допустить, чтобы тебя соблазнили рассказом, да и бросили! Только, наверное, для вас было бы покойнее оставить все это.

– Самым решительным образом – нет и нет! Если я не расскажу вам историю до конца, то, боюсь, вообще перестану спать. Она теперь жужжит в моей голове роем рассерженных пчел. Я должен как-то утихомирить их. Однако вам и впрямь необходимо вернуться в Лондон?

– Могу остаться еще на ночь… Говоря откровенно, время пройдет с пользой. Стоит покопаться в библиотеке, раз уж я здесь.

Раздался стук в дверь. Прибыл доктор, и я пообещал Тео навестить его попозже, если он будет склонен поговорить и не нарушит предписаний врача. История может и подождать. Что, мол, в ней такого важного? Увы, это было неискренне. Важного набралось гораздо больше, чем я смел признать. Случилось вполне достаточно, чтобы внести сумятицу в мою душу и убедить, что все эти события связаны воедино, хотя каждое взятое само по себе не много значит. Должен сказать, мне отнюдь не свойственно с готовностью хвататься за нелепые выводы. Я ученый и требую доказательств, хотя, не будучи юристом, порой довольствуюсь косвенными свидетельствами. К тому же я мужчина с крепкими нервами, сангвиник по темпераменту, а потому тот факт, что случившееся вывело меня из равновесия, весьма примечателен. А теперь я еще и узнал, что Тео Пармиттер тоже потерял покой и, самое главное, историю о венецианской картине он решил рассказать не для того, чтобы развлечь меня у камелька, а в надежде избавить себя от бремени, поделиться дурными предчувствиями и страхами с другим человеком, не слишком отличающимся от него темпераментом, способным все объяснить и оказать поддержку.

Во всяком случае, мой разум, как и нервная система, были покойны до предыдущей ночи. И хотя здравый смысл по-прежнему мне подсказывает, что падение картины произошло случайно и легко объяснимо, шестое чувство убеждает меня в обратном. Мне известен и близок принцип «бритва Оккама»[5], но в данном случае разумом правит моя интуиция.

Бо́льшую часть дня я провел в библиотеке, работая над средневековым псалтырем, потом направился в город выпить чая в кафе на Трампингтон-стрит, куда частенько захаживал прежде и где обыкновенно стоял гул несмолкающих разговоров. Бывало это, конечно, в учебное время. Нынче же кафе пустовало, и я поглощал крампеты с маслом в обстановке довольно холодной и мрачной. Я-то надеялся развеяться среди людей, но, увы, даже улицы, куда обычно ездили за покупками, опустели: было слишком холодно для любителей прогулок, а желающие что-то купить спешили сделать это как можно быстрее и вернуться к домашнему теплу и уюту.

Завтра и я последую их примеру. Я, конечно, любил этот городок, подаривший мне несколько несказанно счастливых лет, однако без сожаления завершу свой нынешний приезд – безрадостный и тревожный. Я заскучал по суете Лондона и своему уютному дому.