Я все больше худела, и Лоуренс уже раз-другой замечал, как я бледна и слаба. Однажды он предложил мне куда-нибудь уехать, пусть даже на неделю или самое большее на десять дней, прокатиться на поезде по Франции и Италии до Венеции. Он был так доволен, так старался развлечь меня, что я просто обязана была все это принять. Нам все никак не удавалось побыть наедине, и я ни разу в жизни не путешествовала. Но когда он сказал о Венеции, мое сердце так сильно сжалось, что перехватило дыхание.
Я не могла возразить, ничего не могла поделать. Пришлось терпеливо хранить молчание.
До нашего отъезда произошло еще кое-что. Нас пригласили на большой званый обед. Когда все расселись за столом, я подняла взгляд и увидела, что напротив меня – в точности напротив, так что ее взгляда мне не избежать, – сидит Кларисса Виго. По-моему, я еще не говорила, что она была необыкновенно хороша собой и к тому же красиво одета. Я не была искусна в нарядах. Носила простую одежду, какой Лоуренс всегда отдавал предпочтение, и не любила выделяться. Кларисса выделялась. А я сидела за столом напротив, чувствуя себя замарашкой и испытывая страх. Она не спускала с меня требовательных глаз. Когда наши взгляды сходились, я начинала дрожать. Никогда прежде не знала я такой ненависти, такого злорадства. Я пыталась отвлечься – говорила с соседями, склонялась над тарелкой, – но она следила за мной неотрывно, преисполненная омерзения и какой-то жуткой силы. Она понимала. Понимала, что обладает властью надо мной, над нами. В тот вечер я чувствовала себя разбитой, разбитой страхом.
Но она не сказала мне ни единого слова. Вечер закончился.
Неделю спустя мы отправились в нашу поездку по Европе.
Не стану шаг за шагом тащить вас за нами через Францию и северную часть Италии. Мы были счастливы, мы были вместе, и тяготы последних месяцев отступали. Мы выглядели беззаботной, недавно поженившейся парой. Но надо мной висела мрачная тень, и, даже будучи счастливой, я со страхом ждала нашего прибытия в Венецию. Я не знала, что там может случиться. Много раз строго твердила себе, что страхи мои беспочвенны и Кларисса Виго не имеет никакой власти, никакой власти ни над одним из нас.