Смерть под Рождество

Дом оказался именно таким, каким его запомнила Маура. Вокруг шла каменная стена высотой чуть больше метра, похожая на пояс, который заканчивался застежкой в виде белых деревянных ворот. Сад был запущен до предела. Обе стороны дорожки окружали не то низкие деревья, не то разросшиеся кусты. Ветки с мокрой листвой били по спине — то еще гостеприимство! — а в некоторых местах кусты вообще выползали на дорожку и мешали пройти к двери. Немного в глубине виднелись кое-как обрубленные лозы, похожие на куски разделанного старого электрического кабеля, они были собраны в кучи и присыпаны желтой травой. Из этих холмиков торчали какие-то прутья. «К дому Гейл Грейсон можно подойти только этим путем, — решила Маура. — Стоит сойти с дорожки, обязательно вляпаешься в какую-нибудь грязь».

Первоначально крыша дома была тростниковая. Теперь ее покрывала потрескавшаяся со временем черная черепица. Это здание было, пожалуй, самым старым в Фезербридже. Маура вспомнила мрачную кухню с оконными стеклами из бутылочного стекла. На эту особенность тогда еще обратил ее внимание Хэлфорд, ибо в середине XIX века, когда строился Фезербридж, такое было не принято. Тем не менее округлый побеленный фасад, вместе с окрашенными в черный цвет оконными переплетами, каким-то образом даже приятно гармонировал с остальными строениями городка.

Уже не в первый раз подумала Маура о том, как жилось здесь все эти годы Гейл Грейсон, в этом чужом и неуютном для нее мире. Пеленки, которые нужно постоянно стирать, прокисший апельсиновый сок, плач ребенка по ночам. А вся эта шумиха в прессе: месяц ее имя не сходило с первых полос газет, затем все сократилось до двух-трех строчек, затем и того меньше, а потом вовсе затихло. Мауру восхищало решение этой женщины остаться здесь. Ведь у Гейл Грейсон есть родина, ей есть куда вернуться. Может быть, это из-за дома?

Рядом с входной дверью, у куста ежевики, стоял темно-голубой велосипед. Педали были заляпаны засохшей грязью. Хэлфорд позвонил. Предстоящий разговор легким быть никак не обещал. Резкие отрывистые ответы миссис Грейсон по телефону свидетельствовали о том, что настроена она весьма враждебно. И все же Маура была спокойна. Если и есть кто-нибудь, кто может совладать с этой свидетельницей, так это только Хэлфорд. Он, как никто другой, умел сопереживать допрашиваемому. Это было его коньком. Хэлфорд был настоящим мастером вести подобные допросы.

Открыв дверь, Гейл Грейсон сразу на Хэлфорда не бросилась. Но то, как хозяйка на него посмотрела, менее мужественного человека заставило бы отступить шага на три.

Хэлфорд достал удостоверение.

— Старший инспектор Скотланд-Ярда Даниел Хэлфорд. У нас к вам несколько вопросов, связанных с гибелью Лизы Стилвелл.

Миссис Грейсон перевела взгляд с Хэлфорда на Мауру.

— Добрый день, миссис Грейсон, — улыбнулась Маура, стараясь говорить как можно дружелюбнее. — Я знаю: для вас это трудно, так же как, впрочем, и для нас. Но может, будет удобнее, если мы войдем в дом и присядем?

Гейл продолжала смотреть на Мауру, вцепившись в ручку двери так сильно, что пальцы ее побелели. Она молча повернулась и направилась в дом. Детективы за ней.

В прихожей было довольно мило. Белые стены увешены детскими рисунками. Забавный, добрый детский сюрреализм — зеленое солнце с розовыми лучами, скачущие тонконогие животные без глаз. А вот когда они вошли в гостиную, сердце Мауры екнуло.

Три года назад в этом доме можно было проводить съемки для журналов, посвященных декорированию загородных коттеджей. Каждая комната являла собой цветник, чуть ли не оранжерею, только вместо живых цветов — хотя они в комнатах тоже были — здесь радовали глаз всеми цветами радуги разнообразные накидки, драпировки, салфетки и прочее, не говоря уже о картинах на стенах. Светлая дубовая мебель только слегка проглядывала из-за всего этого, как сквозь густую листву бывают видны стволы деревьев.

Теперь гостиная выглядела, как чисто прибранная рабочая комната в монастыре. Над камином единственная картина, изображающая городской пейзаж. На окнах простые белые занавески. Кое-где на мебели появились темные пятна. Неубранная зеленая елка — единственное свидетельство приближающегося Рождества — задвинута в дальний угол. Напротив камина стояли большой вязальный станок с начатой работой — что-то очень привлекательное, белое с черным, — две прялки, одна большая, другая поменьше, а также несколько корзин с цветной пряжей и однотонной шерстью. Здесь было еще несколько механизмов, видимо, тоже для вязания, назначения которых Маура определить не могла. От всего этого веяло каким-то холодом и… каким-то сверхъестественным упорством. Взгляд Мауры задержался на большом керамическом кувшине. Наверное, сравнение с монастырем было неправильным. Скорее, это похоже на прядильню XVII века, только хорошую прядильню.