– На Перекопе и вокруг Сиваша уже русские. Существует вероятность падения Джанкоя. Они угрожают Керчи, переправляют свои мелкие десантные подразделения на нашу сторону. Но мы не падаем духом, продолжаем вести работу, готовим диверсионные и штурмовые группы из советских военнопленных для заброски в ближний тыл противника.
– Вы тоже выражаетесь обтекаемо, Вольфганг, – сказал Шлехтер и вздохнул. – Из этого вытекает, что похвастаться вам особо нечем. Это печально, увы. Мы только в последнюю неделю забросили в район Керчи три разведывательные и одну штурмовую команду. Людей отбирали весьма привередливо, только фанатиков, толковых, грамотных, ненавидящих большевиков. И что вы думаете? Все они пропали. О них нет ни слуху ни духу. В одном случае радист успел подать сигнал, что работает под контролем. Больше он на связь не выходил, большевики его раскусили. Их СМЕРШ переигрывает нас по всем показателям.
– Только не надо при мне, Эрик, произносить это слово – СМЕРШ, – заявил Вадим и поморщился. – Вы же знаете, как черта помянешь, так он сразу же появится. Осторожнее надо, дружище.
– Это суеверия, – отмахнулся Шлехтер. – Вся беда в том, что наше ведомство плохо справляется со своими задачами. Почему так происходит, трудно понять. Грешили на адмирала Канариса, которого подозревали в сговоре с союзниками. Два месяца назад его отстранили. Ходят упрямые слухи, что скоро наше ведомство сделают одним из отделов Управления имперской безопасности. Никаких изменений к лучшему. Мы теряем сноровку. Вы можете возразить, сказать, что каждый должен работать на своем месте и тогда мы придем к победе. Да, мы работаем. Надеюсь, вы не собираетесь мне инкриминировать капитулянтские настроения? – Шлехтер отстранился и пристально посмотрел в глаза собеседника.
«Провоцирует?.. – подумал Вадим. – Но с чего бы ему браться вот так за первого встречного?»
– Что вы, Эрик, и не думаю. – Сиротин вскинул руку с часами.
Четырнадцать минут до двух часов, какая прелесть.
Отворилась дверь в глубине коридора, вышел лейтенант с пустыми глазами, побрел, шатаясь, к выходу. Кобура на его поясе была расстегнута. Он держался за стенку, шатко переставлял ноги и свернул к выходу. Через пару секунд там что-то упало.
– Депрессия у Вальтера, – проследив за взглядом Вадима, сообщил Шлехтер. – Таблетки пьет горстями, шнапсом заливает, но без всякого толка. Брата потерял. Тот погиб в Восточной Галиции, партизаны пристрелили. Мы уже не знаем, как его прикрывать от руководства.
– Эта депрессия зовется алкоголизмом, – проворчал Вадим. – Смотрите, сами не скатитесь в эту бездну, Эрик. Говорят, засасывает.
«Мило поговорили, – подумал он, провожая глазами капитана, который поспешил уйти, потому как в кабинете зазвонил телефон. – Без одиннадцати минут два».
В тамбуре хлопнула дверь, послышался шум. Капитан насторожился. Там какой-то мужчина говорил на повышенных тонах. У него был выразительный густой баритон. Он кого-то распекал, возможно, дежурного или пьяного Вальтера.
Потом раздались шаги. В холле возник приземистый плотный мужчина в офицерской фуражке. Он размашисто шагал по коридору, путаясь в полах плаща. Этот человек явно был не в духе, его ноздри раздувались. Встал как вкопанный у закрытой двери, уставился на нее как бык на тореадора.
Кажется, свершилось. Прибыл начальник местного отделения военной разведки.
Вадим поднялся, вытянулся, отдал честь.
Полковнику было около пятидесяти. Рыхлое щекастое лицо, маленький нос. Он походил на бульдога как внешностью, так и манерами.
– А вы еще кто такой?
– Гауптман Мориц, севастопольский отдел, – отчитался Вадим. – Срочное дело, господин полковник. Вы должны меня принять.
– Ладно, подождите, позову.
Он ловко выстрелил ключом в замочную скважину, щелкнул замок. Полковник вошел к себе, швырнул на тумбочку папку, закрыл дверь.
Вадим скрипнул зубами. Он готов был ждать не больше минуты. Потом ему придется идти ва-банк.
Было без восьми минут два, когда приоткрылась дверь.
– Эй, как вас там, заходите.
Сердце Вадима устремилось в пятки. Какого черта? Так долго ждал, с чего вдруг оробел? Он вошел в кабинет с каменным лицом, прикрыл дверь.
Ни о каком немецком порядке речь в этом помещении не шла. Коробки, папки с бумагами. Несколько настольных ламп на столе. Одна из них горела.
Полковник снял плащ, вымыл руки за ширмой и сейчас вытирал их носовым платком. Он исподлобья смотрел на визитера.
– Хайль Гитлер! – заявил Вадим, выбросив руку вперед.
– Сейчас, потерпите, таблетку приму, – проворчал Краус, выдвигая ящик стола. – А то голова трещит как последняя сволочь. – Он вытащил таблетку из упаковки, проглотил без воды, запрокинув голову.
«И мне одну», – подумал Сиротин, хотя всегда с подозрением относился к лекарствам любого рода.
Он предпочитал перетерпеть боль, чем пичкать себя непонятно чем.
– Я вас слушаю, – проворчал полковник Краус. – Как, говорите, ваша фамилия?