Смерть под занавес

Элла посмотрела на пистолет в своей руке. "Заряжен холостыми, - поняла она, - все предусмотрел, мерзавец!"

Гурдина встала и подошла к безжизненному телу. Перед ней на полу лежал актер театра "Саломея" Женя Сандула, которого она часто ласково называла "Наш маленький донжуан", хотя маленьким он не был. "А ведь он мне нравился, - пронеслось в голове, - как он задушевно пел "В нашу гавань" и "Фонтан черемухой покрылся". Он тоже любил море, как и я. И ненавидел меня. Но теперь все позади".

Элла села в кресло и устало закрыла глаза. По ее лицу блуждала улыбка, и через минуту она уже спала безмятежным сном, мгновенно сморившим ее после пережитого потрясения.

- Она необыкновенная, - Катя тихо закрыла дверь и повернулась к Алексею. - Представь себе: пережить такое потрясение и уснуть, как ребенок. Вот это нервы, железные. Надо позвонить в милицию, чтобы забрали тело. И сыну. Да-да, сыну, - повторила она, увидев недоумевающий взгляд Алексея, ее сын - Артур, а не Рудик, как мы все думали.

* * *

Любой разговор можно отложить, но ненадолго. Навсегда не получится.

Надо было позвонить Переверзенцеву и попытаться выяснить, почему он тогда солгал о своем визите в "Саломею". Правда, он мог и не отвечать на вопрос, а просто повесить трубку. Мог. Но Катя очень надеялась, что он этого не сделает.

К телефону никто долго не подходил. Катя сидела на диване, прижимая к уху трубку, и с трудом сдерживала учащенное дыхание.

- Алло!

- Это Катя Муромцева, журналистка из "Русского курьера"...

- Я сейчас ухожу в Дом актерской гильдии. Можно перенести наш разговор на две недели?

- Почему на две?

- Я занят, просматриваю гранки своей книги.

- Я подойду в Дом актерской гильдии.

В трубке недовольно засопели.

- Ладно, десять минут я вам уделю.

- Спасибо.

- Через час на первом этаже, около буфета.

- Хорошо.

В Доме актерской гильдии стояла тишина. Ленивое солнце пробивалось сквозь плотно задернутые шторы, и темно-ржавые пятна тускло поблескивали на полу... Переверзенцев опоздал на десять минут. Он тяжело дышал и обмахивался бумажной салфеткой.

- Вы - брать интервью?

- Нет, - замялась Катя, - у меня к вам один вопрос. Помните, вы говорили, что не были в тот вечер в театре "Саломея"?

- Какой "тот вечер"?

- Когда была церемония вручения "Божественной Мельпомены".

- Да? - Переверзенцев расстегнул верхнюю пуговицу светло-серой рубашки.

- Нашлись свидетели, которые видели вас там.

Переверзенцев поджал губы:

- Вы полагаете, что я лгу?

- Нет, но... - Катя замолчала.

Неожиданно он с вызовом посмотрел на нее:

- Да, я был там, и что?

- А почему вы скрыли это?

- Просто так.

Катя тихо рассмеялась:

- Вы знаете, чего избежали?

Переверзенцев молчал.

- Подозрения в убийстве.

Театральный критик с немым вопросом в глазах посмотрел на Катю.

- Да-да, - подтвердила она, - в тот вечер в партере "Саломеи" убили человека. И то, что вы скрыли свое внезапное появление в театре, бросало на вас серьезное подозрение. И еще ваш берет, - не удержалась Катя.

Максим Алексеевич взял ее за локоть:

- Давайте отойдем к окну.

Катя отодвинула портьеру и вскрикнула. Какой-то человек в длинном черном одеянии спал, привалившись к окну. Рот у него был полуоткрыт.

- Это один из рабочих, - успокоил ее Переверзенцев, - он тут постоянно спит.

- А почему он так странно одет?

- Концептуальный изыск директора, - обронил критик и загадочно улыбнулся. - Понимаете, - неожиданно робко проговорил он, - я надеюсь, что все это останется между нами...

В ответ Катя слегка коснулась его руки.

Он почесал в затылке.

- Ну, в общем, мне нравилась Элла, нет-нет, не подумайте чего-то такого, - запнулся Переверзенцев.

Катя старалась не смотреть на него, видя, как постепенно густой румянец заливает щеки почтенного критика.

- ...Мы давние знакомые, мне она доверяла... ну, когда я увидел, что она уехала, я взял такси и помчался туда... обогнал ее. Возможно, меня кто-нибудь и видел в театре.

Катя щелкнула задвижкой, и окно медленно приоткрылось, гул улицы ворвался в сонный холл.

- А берет, - высоким голосом протянул Переверзенцев, - да, я украл его. Я еще мальчишкой мечтал о таком берете, я рос в детдоме, и над моей кроватью висела репродукция картины. Я верну.

- А... что было потом, когда вы приехали в театр к концу спектакля?

- Ничего, я услышал крики, голоса, подумал, что обнаружили кражу, и смотался.

Около двухэтажного особняка напротив взревела сигнализация. Катя перегнулась через подоконник.

- "Вольво", - грустно сказал критик, - опять эта "вольво", все время ревет по ошибке, что-то барахлит в ней.

- Спасибо вам, до свидания.

- Всего хорошего.

Катя распрощалась с Переверзенцевым и еще минуту-другую постояла около раскрытого окна.

Монотонное шуршание шин об асфальт сменялось убаюкивающим гомоном людского потока. Где-то взорвалась долетевшая до Кати волна смеха. "Милая, суматошная Москва", - вздохнула она и направилась к выходу.

* * *

Через два дня все сидели на террасе Катиного дома и пили красное бургундское вино из запасников театра "Саломея".