Смерть после полудня

Хоакин Родригес по прозвищу Каганчо — цыган и наследник Эль Галло, во всяком случае, когда речь идет об утонченности, зрелищности и склонности паниковать, однако в нем и на гран не найдется тех знаний о быках и принципах боя, которыми обладал Эль Галло. Каганчо умеет эффектно, словно статуэтка, позировать, отличается царственной неторопливостью и вкрадчивостью движений, однако при встрече с быком, который не позволяет ему держать ступни вместе и заранее готовить пассы, он выказывает отсутствие находчивости, так что когда бык не обладает полнейшей механической идеальностью, этот цыган впадает в панику и не подходит к животному ближе, чем на расстояние, когда быка касается лишь кончик черенка мулеты, удерживаемой в максимально вытянутой руке. Он принадлежит к тем тореро, кто, попадись им бык, внушающий уверенность, способен подарить тебе вечер, который никогда в жизни не забудешь, однако на него можно сходить семь раз кряду и увидеть такие ужимки, от которых пробирает омерзение ко всей корриде.

Франсиско Вега де лос Рейес, прозванный «Хитанильо де Триана»[26], приходится двоюродным братом Каганчо и порой показывает отличную работу с плащом. Хотя ему недостает изящества Каганчо с мулетой, он куда более одарен и отважен с ней, пусть даже его стиль грешит фундаментальными оплошностями. Выполняя фаэну, он с трудом отделывается от быка, никак ему не удается отослать его достаточно далеко в конце каждого пасса, чтобы после разворота бык не слишком быстро начинал повторную атаку, и вот почему создается впечатление, что он постоянно вынужден отбиваться, да и неуклюжесть уже стоила ему многочисленных ран. Подобно Чиквело и Маркесу, он не очень-то здоров, силенок у него маловато, и хотя у публики нет никаких оснований давать поблажку высокооплачиваемому тореро по причине его неважного здоровья, раз уж закон не требует от него сражаться с быками, когда он не в состоянии этого сделать, физическая форма тореро — это одна из вещей, которые приходится учитывать при критической оценке его работы, даже если он не имеет права ссылаться на нее, оправдываясь перед платящим зрителем. Хитанильо де Триана неунывающе отважен, на арене демонстрирует врожденное чувство чести, однако его откровенно хромающая техника постоянно создает впечатление, что он вот-вот напорется на рог.

Уже после того, как я написал это про Хитанильо, он на моих глазах — случилось это воскресным вечером 13 мая 1931 года в Мадриде — был истерзан быком. До этого я не бывал на его боях более года, и, сидя в такси но пути на арену, я прикидывал, насколько сильно он мог измениться и до какой степени придется мне редактировать ранее написанные строки. Он прошелся на параде-ласео вальяжной, журавлиной походкой, темнолицый, похорошевший, улыбчивый всякому, кого узнавал в лицо, приблизился к баррере, где меняют парадный плащ на боевой. Выглядел образчиком здоровья, кожа смуглая, как табачный лист, без изъянов, шевелюра — что была в пятнах из-за обесцвечивания перекисью водорода, которой ему обрабатывали рану на голове, полученной в серьезной автодорожной аварии в тот год, когда я его видел последний раз, — вновь была черной, как эбеновое дерево, и лоснилась, как смола, на нем был расшитый серебром костюм, выгодно оттенявший всю эту чернявость и смуглость, и он казался очень довольным жизнью.

С плащом он выступил уверенно, работал им красиво и медленно; бельмонтовский стиль, с той лишь разницей, что был реализован длинноногим, узкобедрым и смуглым цыганом. Его первый бык был третьим по счету в той корриде, и, отменно показав себя с плащом, он понаблюдал за вонзанием бандерилий; затем, прежде чем выйти со шпагой и мулетой, знаком приказал своим бандерильеро подвести быка ближе к баррере.

— Ты там поаккуратней; он влево бодается, — сказал ассистент-шпажист, передавая мулету и оружие.