Смерть президента

— Ради этого святого дела… Я готов отлучиться!

— Ты вот по банкам, по заложникам специализируешься… Тебе все некогда…

— Не надо, Ванька, на меня бочку катить! Не надо! Ты что, со своими деньгами не мог подобрать надежного человека? У тебя нет парня для таких вот тонких дел? Чтоб не пил он, чтоб руки у него не дрожали, чтоб палец не плясал на курке? Есть у тебя такой человек?

— Есть, Каша, есть. Подобрал. Не переживай. Работает.

— Успешно?

— Вполне. Я доволен.

— Почему же эта мызга до сих пор на экране?

— Спокойно, Каша… Не все сразу. Потихоньку, помаленьку… Разберемся. Тут одна, как ты выразился, мызга, покрасивше этой, выразилась куда круче… Патриотизм, говорит, это прибежище подонков, ублюдков и негодяев.

— Так и сказала?!

— Именно так. А потом мило улыбнулась и пожелала всем спокойной ночи.

— Ей надо пожелать спокойной ночи! Очень долгой и очень спокойной ночи! — Пыёлдин побледнел, и его длинные пальцы впились в подлокотники.

— Вообще-то она милая женщина, улыбается так приветливо… Недавно читал ее интервью… К заокеанцам ездила, путешествие совершила. Довольна, полна впечатлений, рассказала по простоте душевной, что купила, что приобрела, чего хотела купить…

— Расплатились, выходит, с ней?

— Хорошо расплатились.

— За то, что вывалила на экран эту блевотину?! За то, что обрыгала сто миллионов человек?!

— Ну, — раздумчиво протянул Цернциц. — У нее, наверно, есть и достоинства… И внешне она смотрится… Не так, конечно, как Анжелика… Все, Каша… молчим. Смотри на экран… Пошли, пошли касатики-обоссатики…

Громадный экран, размером метра три на четыре, заполнили странно знакомые и совершенно незнакомые Пыёлдину лица. Оператор задерживал внимание на каждом, давая возможность и узнать кого-то, и рассмотреть физиономию, появившуюся впервые.

— А кто это слева, с обосранной головой? — спросил Пыёлдин, тыча пальцем в лысого типа с помятой физиономией.

— Не узнаешь? — усмехнулся Цернциц. — Тебя же при нем сажали не то два, не то три раза!

— Боже! — воскликнул Пыёлдин радостно. — Неужели это он? А где же его баба? Он всегда ходил со своей бабой… Где-то я читал, что она его даже в туалет сопровождает… Такая умная, помню, была.

— Ушла она от него. Бросила.

— Значит, и в самом деле не дура.

— Полюбила, говорит, другого. Этот, конечно, убивался… С горя опять в президенты подался. Какое-никакое, а все утешение.

— А вон тот, культяпый? Кто это?

— Ну, ты, Каша, даешь! Ты же с ним сегодня по телефону отношения выяснял!

— Боб-Шмоб?!

— Он самый!

— Что-то он неважно выглядит… Уж не после ли разговора со мной так сник?

— У него была работа покруче… Как и тысячу лет назад, чужие границы снова под Смоленском — думаешь, это легко? Как и сто лет назад, кавказские пленники — это тебе легко? Золотая орда снова в кучу собирается… Устанешь…

— Надо же! — искренне изумился Пыёлдин. — А вон тот, красномордый, с писклявым голосом… Тоже хочет стать президентом?

— Все хотят, — вздохнул Цернциц. — Ты разве не хочешь?

— Нет. Не хочу.

— А придется, — обронил Цернциц чуть слышно, но и Пыёлдин, и Анжелика его услышали. Медленно-медленно, словно преодолевая сопротивление, они повернулись к Цернцицу. Обоими овладело оцепенение, какое может настигнуть человека в опасный, смертельно-рисковый миг, когда он понимает вдруг, что оказался в вихре событий и ничего не может сделать, чтобы вырваться.

— Если я правильно услышал, — медленно заговорил Пыёлдин, — если я правильно понял…

— Ты правильно услышал! И понял все правильно! — перебил его Цернциц.

— Ты хочешь сказать, что я…

— Да!

— Но это невозможно…

— Ты видишь этих хмырей? — звонким от волнения голосом спросил Цернциц, устремив указательный палец в сторону экрана. — Ты слышишь от них хоть что-нибудь внятное?

— Нет, Ваня, не слышу… У меня такое чувство, что перед ними на стол вывалили кастрюлю манной каши… И вот они эту кашу размазывают по белой скатерти… время от времени вытирая ладошки друг о дружку…

— Это не чувство, Каша. Это истина. Манная каша по белой скатерти.

— Смотри, еще один претендент появился… Что-то мне его морда знакома…

— Ты его видел совсем недавно, Каша! — рассмеялся Цернциц.

— Ха! — воскликнул Пыёлдин. — Агдамыч! Надо же… Он тоже в президенты рвется?!

— А иначе зачем ему было у нас появляться, в Доме?

— В самом деле, зачем?

— Чтобы все его на экране увидели, восхитились его мужеством, увидели бы, как заботится он о попранных и униженных…

— А я думал, что он пожрать приходил, — озадаченно проговорил Пыёлдин.

— И пожрать — тоже. Он же питается в основном на приемах, встречах, конференциях… Там общественный туалет открыли, там новую баню… Тем и сыт. В иных местах еще и с собой пакетик дают, на завтрашний день хватает… Так и живет человек, переходя от одного стола к другому.

— А вон та жирная баба? — спросил Пыёлдин. — Кто это?

— Тоже кандидат, — Цернциц заскучал, отвечая на наивные вопросы Пыёлдина.

— А чего она на всех кидается? Слюной брызжет… Вон засранный даже платок достал, вытирает лысину…

— Страсть.

— У нее?! Так вроде и годы немалые, возраст явно пенсионный, — Пыёлдин ничего не понимал в происходящем.