Смерть раненого зверя с тонкой кожей

Тут министр внезапно вспомнил. У него назначена еще одна встреча. Он посмотрел на часы – пора идти. Поднялся, быстро приложился губами к ее влажному лбу и ушел.

В коридоре он наткнулся па ее лечащего врача, задал обычный вопрос и получил ответ:

– Теперь в любой момент. Через несколько дней. Неделю. А может, и завтра.

Он поспешил прочь из больницы и через несколько минут уже остановился у дома на Фулхэм Роуд. Он взбежал по лестнице и нетерпеливо нажал на звонок.

– Кто там?

– Я. Кого, черт побери, ты еще ждешь?

– Мне нужно было убедиться, – сказал она, открывая дверь. – Я как раз собиралась принять ванну.

На ней не было ничего, кроме домашних туфель на высоком каблуке.

– О Боже, – произнес он, быстро вошел и закрыл за собой дверь.

– Как прошел твой день?

– Не задавай мне этот вопрос, – прозвучал резкий ответ.

Она стояла и удивленно смотрела на него. Девушка была обнаженной, здоровой и красивой, гладкокожей и молодой. От нее исходил аромат юной женственности.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Пойдем, – сказал он, беря ее за руку и таща по направлению к спальне.

– Так торопишься?

– Ты бы тоже торопилась, если бы была в моем возрасте.

– В твоем возрасте? Что ты имеешь в виду? Я знаю мужчин моложе тебя, которые...

– Кончай болтать. Это не входит в число твоих достоинств.

* * *

Одиночество – последнее прибежище для индоктринированного правительством злодея. Нет, это был патриотизм. Эббот хихикнул. Казалось, его разум блуждал, делая неожиданные зигзаги и скачки. У него были галлюцинации, он проваливался в сон. Его язык распух от жажды. Наверное, Ричард сходил с ума в сумерках этой кирпичной печи с ее земляным полом, деревянной скамьей и маленьким зарешеченным окошком высоко в стене.

Во мраке появлялись лица. Лицо той, которую впервые поцеловал. Ее кельтская бледность, серьезные глаза. И поцелуй, такой романтический, такой эмоциональный, такой асексуальный, но трепетный и нежный в полумраке этой комнаты у темнеющей реки. Ему было двенадцать, и казалось, он умрет от любви, так было больно сердцу.

Лунообразное лицо учителя латыни, его мягкий голос. Не нужно так буквально, Эббот, помни, поэт пытается нам что-то сказать через две тысячи лет. Слова другие, но чувства те же. Odi et amo(своим чистым мальчишеским голосом). Я люблю ее и ненавижу. Quare id faciam fortasse requiris?Возможно, вы спросите, почему я это делаю. Nescio.Я не знаю. Sed fieri sentio. Но я знаю, это происходит. Et ехсrucior. И я страдаю.

Я страдаю, я страдаю, страдаю. Страдал. Буду страдать... По его щекам текли слезы, они жгли его сквозь пот, слезы гнева. Не на Нжала – на Департамент и всю Систему, которая использовала его, а потом от него избавилась, оставив гнить на краю мира, потому что как человек он никому не был нужен.

В жаре и темноте его гнев рос, питая сам себя.

Глава 9

Джоан Эббот, выйдя около пяти из здания офиса, сразу заметила припаркованную рядом машину. В самом деле, нетрудно заметить машину, нагло припаркованную на Хай Холборн в час пик.

"Попалась, – подумала она. – Так тебе и нужно". Она посмотрела на большого грузного человека, отвлеченно стоявшего, облокотившись на машину. Он выпрямился, подошел к ней, и она увидела прямо перед собой пару тусклых сине-серых глаз. На мгновение ей показалось, что он прочитал ее невысказанные мысли.

– Миссис Эббот?

– Да?

– Старший суперинтендант Шеппард, Особый отдел. Бригада действия.

Он показал ей свое удостоверение, но она слишком нервничала, чтобы как следует его рассмотреть.

– Могу я с вами поговорить?

– О чем?

– О вашем муже.

– Моем бывшем муже. Мы разведены.

Она понемногу приходила в себя.