Смерть Рыцаря

— Тебе нельзя рожать. А если родишь — убей дитя.

Мария не могла поверить этим словам. Если это действительно её родители, почему они говорят о таком? О детоубийстве! За что они так поступают с ней? Собственные родители пытались запретить ей быть счастливой! А когда поняли, что остановить это невозможно, готовы оскорбить её сына, её кровь!

— И почему же я должна вас послушать? — с отвращение бросила в них Мария.

— Иначе Воларис падёт, — ответил отец. Вместе с матерью он растворился в темноте. Тьма исчезла, оставив молодую королеву, сироту, среди зелёного поля, среди этих дурацких камней и ярко-жёлтого солнца. Оставляя её в полной тишине.

Мария не сказала ни слова извозчику, когда садилась в карету. Она ничего не скажет своему мужу, когда приедет. Давным-давно она похоронила своих родителей и так же похоронит их последние слова, последнюю с ними встречу. Ведь они не могли быть её родителями, нет. Те давно уже умерли, а может их никогда и не существовало. Те родители, что любили её и жили в обрывках её детских воспоминаний. И она готова поставить свою жизнь, своё счастье на то, что те родители, живущие во снах в ночи, никогда в жизни не сказали бы эти ужасные слова. «Тебе нельзя рожать. А если родишь — убей дитя». Мария никогда не сделает этого. Она вычеркнет этот день из своей памяти, похоронит его раз и навсегда.

Глава двадцать вторая

На улице возле храма было безопасно. Так сказала София, и пока не было причин ей не доверять, поэтому Мария вышла наружу.

Сразу на глаза попалось пустое стойло для лошадей. От мысли, что им не пользовались сотню лет, Марии стало не по себе. Будто она смотрит на конструкцию, которая должна была сгинуть, оказаться вдали от каких-либо глаз. Но вот оно стоит. С крыши свисает одна доска на двух-трех гвоздях, болтается и скрипит, делая свой вклад в изобилие мрака, стоявшего повсюду.

Справа от входа в храм в землю вкопана лавочка. Мария подошла к ней, потрогала. С виду эта лавочка казалось промокшей, разваливающейся, давно сгнившей изнутри. Прикоснувшись же к ней, Мария обнаружила, что она сухая, и на ней вполне можно сидеть. Так здесь было со многими вещами. Они казались при взгляде одними, на деле же нет. Весь храм давно должен был сложиться, похоронить себя под землей.

Мария села на лавочку, прислонилась затылком к стене храма и глубоко вздохнула. Она не могла поверить, что они это сделали. Добрались до Волариса. Умудрились при этом остаться в живых. Только сейчас она смогла осознать, как сильно она сомневалась в их способности добраться до сюда живыми, сесть на эту лавочку. Часть её всё ещё думает, что они так и не смогли. Лежат на замёрзшей траве или вообще может — пали от мечей солдат Боромира. И всё это — лишь загробный мир или предсмертная иллюзия. А может быть, она осталась «Там». С чудищем, несоизмеримым, жаждущим заполучить её.

Мария могла видеть то, что было впереди неё: поля, серая трава. К этому тоже нужно было привыкать — к новому образу мира. Эта была не ночь, в темноте сложно что-то разглядеть, тут всё по-другому. Её руки, эта лавочка, стойло для лошадей — она видела их отчётливо, как днём. Но в том то и дело, землю окутал не день, а скорее его извращенная версия. Словно черное небо производило свет ему подобающий.

Чуть позже, когда мысли Марии зациклились на том же поле, что впереди, на опасностях их поджидающих, когда эти мысли становились ей во вред, не давали успокоится внутри себя, из-за двери появился Галахад. Он не вышел спокойно, а почти выбежал, словно кто-то в опасности. Увидев Марию, которая сидела на лавочке, он стал спокойнее. Мария могла это определить по высоте его плеч. Он их всегда поднимал, когда был на стороже.

— Как тебе пейзаж? — спросил он, медленно подходя и смотря в сторону поля.

Мария пожала плечами, но как только осознала, что он на неё не смотрит, ответила словами:

— Не знаю. Кажется, я должна быть поражена, удивлена. Я не профессор, не знахарь, но точно знаю, что солнце даёт нам свет, способность видеть. А здесь совсем по-другому. Солнце нет, свет есть. Серый свет. Такое ты видал за свою жизнь?

Галахад сел рядом с Марией, оценивая вид. Он не знал какой ответ хотела услышать девочка. Что он когда-то такое видел? Нужно ли утешить её, создать ощущение безопасности? Ведь сложнее боятся неизвестности, когда один из вас уже её видел. Или же быть честным с ней? Последнее, что ей нужно, это ложь перед гибелью.

— Нет, я никогда такого не видел, — ответил Галахад.

— А не знаешь, что может это вызвать?

— Магия.

— Какого рода? Чтобы покрыть такую площадь…

— Мария…

Галахад взглянул ей в глаза. Она сразу всё поняла. Он боялся, но не хотел об этом говорить и выдать себя. Дальнейшие расспросы заставят их думать о вещах, о которых им думать нельзя. Только не сейчас. «После» — подумали они оба, глядя в поле, — «если мы выживем, то начнём раздумывать о том, в какой опасности тогда оказались. После».

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Галахад, — с двумя то душами.