Смерть с отсрочкой

— Мистер Стармен, с вами все в порядке? — выпалил он.

Сидней кивнул. Ничего не сломано — большой подарок в его возрасте.

— Очки дайте, — прохрипел он.

— Сейчас, — кивнул Ленни, шагнув в сторону. Легкий хруст дешевой пластмассы под ногой практически не соответствовал тяжелейшим последствиям. — Черт возьми, — сказал Ленни. — Должно быть, я на них наступил. — В слабо освещенном коридоре у подножия деревянной лестницы с глухим стуком свалилась лисья голова.

— К несчастью, — пробормотал дядя Пепе. — Такие вещи никогда не должны падать на пол.

Ленни оторвал взгляд от пола, посмотрел в темно-карие глаза Гваделупе. Судьбоносный момент.

— Мистер Стармен!

— Что? — буркнул Сидней.

— Можете оказать нам услугу? Переведите.

Сидней скрипнул зубами.

— Спросите леди, нет ли в ней кровей кокни.

Сидней со вздохом задал вопрос. Сеньорита с полными слез глазами нахмурилась и тряхнула головой.

— Нет, — перевел Сидней. — Ничего общего с кокни.

Ленни задумчиво кивнул.

— Спросите, не хочет ли хоть чуть-чуть приобщиться.

Прения насчет гибели единственных очков Сиднея прекратились, когда оба антагониста, проведя не один день без отдыха и нормальной еды, полностью осознали абсурдность ситуации. Все еще огрызаясь, словно терьеры, готовящиеся к последнему броску, они позволили глубоко озабоченному единоличному владельцу постоялого двора «Свинья» препроводить их в отдельные номера.

Вечером Ленни ужинал в одиночестве свежей форелью в затхлом хлебном соусе, который готовится в Арагоне как фирменное блюдо из пережаренных крошек вчерашних буханок. Заказал вариант класса люкс с яичницей, но не получил особого впечатления, пока на него вызывающе не посмотрели влажные глаза Гваделупе.

— Доели? — устало спросила она по-испански.

Англичанин издавал какой-то непривычный мускусный запах.

— Спасибо, очень вкусно, — кивнул Ленни по-английски. В большеротой пьянчужке было что-то весьма привлекательное. Надо будет испробовать и разобраться. Он улыбнулся, когда она схватила со стола тарелку.

— Десерт будете?

Ленни понятия не имел, о чем речь.

— Спасибо, пепельница есть. Хорошо бы бутылочку светлого. — Для объяснения он красноречиво поднес к губам сомкнутые в кружок пальцы.

— Чего? — нахмурилась Гваделупе.

— Пи-и-ва. «Сан-Мигелио». И ты со мной, милочка. — Он потянулся к ширинке шоферского комбинезона, почесал мошонку.

— Светлого! — выдохнула Гваделупе, взмахнув кулаком с выставленным большим пальцем, изображавшим горлышко бутылки.

Ленни с энтузиазмом кивнул:

— Точно, детка. «Стелла» пойдет. «Карлсберг», «Карлинг». Что найдется.

Гваделупе вернулась через пятнадцать минут с зеленой бутылкой и двумя невысокими стаканами.

— Светлое, — объявила она, вытащила зубами пробку, наполнила оба стакана, один резко толкнула к Ленни, пролив на стол кровавое вино, другим взмахнула. — За моего несчастного отца, убитого его собственным братом!

Ленни затряс головой:

— Милая, это не пиво. Может, пойдем наверх, бар откроем? — Он поднялся.

Гваделупе осушила стакан и уставилась на собеседника с пьяным неодобрением.

— Пей, inglés.[66]

Ленни схватил бутылку, привалился к столу. Птичкин клювик напрашивается на поцелуй.

— Бар, — громко и медленно вымолвил он на общепринятом иностранном английском. — Мы с тобой. Пойдем сейчас в бар. Comprendo?[67]

Гваделупе снова налила стакан, подняла его перед лицом Ленни. Отметила цыганские глаза, заскорузлые руки бойца, следы недавних битв: глаза налиты кровью, кожа сплошь в синяках, как у боксера или бандита. После загадочной смерти прошлым летом невыносимо мерзкого Пако Эскобара, местного специалиста по темным делишкам, который запросто разгребал все дерьмо в Маэстрасго, не осталось никого способного свернуть дурную шею, а этот бугай обещает стать истинным чемпионом, хоть от него немножко воняет оленем.

— Пью за того, кто отомстит за моего отца, — прорычала она, одним глотком выпив вино. Язык у нее начинал заплетаться, что для Ленни разницы не составляло.

Он взглянул на ложбинку между грудями, одобрительно поднял брови. Не весенняя курочка, но с весьма добрыми легкими. Ленни схватил бутылку, пока она не провозгласила очередной тост.

— Может, поднимемся, милочка? Upstairio?[68] — И ткнул пальцем в потолок.

Гваделупе решила, что поняла его намерения, схватила за запястье пальцами, унизанными кольцами, поднялась из-за стола.

— В доме моего отца, сеньор, верх внизу. — Снова дернула за руку, совсем близко придвинув лицо. — Пошли, цыган-мститель. Обсудим условия найма и форму оплаты. — Хватка у нее была крепче тисков. Ленни морщился, когда она тащила его из столовой.