Смерть Сенеки, или Пушкинский центр

Потом на сцену взобралась Зина Шарко с тяжёлым лицом, и стала воодушевлённо рассказывать смешные случаи из жизни знаменитой БДТшной кошки, и про то, как она, Зина, по году выращивала дома цветы, чтобы в день рождения Гоги с утра заполнить его кабинет. Зина говорила долго и представляла собой контраст с молодой, привлекательной и яркой женщиной, которая до её выхода светилась с экрана.

За ней появился седой Кочергин, и, подставив стул, опёрся на него больной коленкой… Когда дошло до меня, я собрался, чтобы не споткнуться на лесенке, поднимаясь на сцену. Мне предстояло озвучить шестнадцать строк о Гоге из нового сборника, я не помнил их наизусть и зачитал по книжке, а, спустившись в зал, отдал её Кириллу.

Затем, вернувшись к своим, на экране появился сам Гога и стал внятно читать Пушкина: «Что в имени тебе моём? Оно умрёт, как шум печальный…» И оттого, что он читал с того света, стихи находили его личный смысл о суете славы и имени, которое «…на памятном листке / Оставит мёртвый след, подобный / Узору надписи надгробной / На непонятном языке…»

Незадолго до наступления «года страха» мне звонила Шарко и волшебным голосом спрашивала:

— Ты слышал, что сказал Степашин по телевизору?.. Нет?.. Он сказал, что в его художественном воспитании важную роль сыграл БДТ, а особенно — пять имён.

— И что же? — спросил я, зная, что Зина сильна непредсказуемыми выводами.

— А то, что два из пяти — я и ты!..

— Вот так, да?..

— Он видел твоего «Гамлета»…

Далее наш разговор принял неправительственный характер, и Зина поведала мне две любовные истории, которые я оставлю в тайне…

На одном из наших оперативных совещаний с Еленой Александровной Левшиной я упомянул о сообщении Зины Шарко.

— Вы позвонили Степашину? — спросила она, и я сказал, что нет. — Срочно позвоните и поблагодарите за внимание.

— Удобно ли?..

— Про удобно не знаю, знаю, что необходимо.

Учась руководящим навыкам, я нанёс звонок Сергею Вадимовичу, мы познакомились лично, и он тоже вступился за Пушкинский центр, приняв почётную должность председателя фонда «Пушкинская перспектива». Читатель, верь: абсолютно никаких прибытков фонд не принёс, из года в год сдавались нулевые отчёты; деньги надо было клянчить, но этой профессией я не владел. Воздушный фонд, обременительный из-за отчётов, был недавно с великим трудом за­крыт. Но в своей поддержке и помощи Сергей Вадимович не отказал ни разу. А тогда, в труднейшем для Центра 2005 году, он отправил из Счётной палаты, которой руководил, своё письмо в правительство и довёл до меня ответ, хотя и формализованный, но не губительный…

Дело-то в том, что после формальных запросов, примет ли регион федеральную организацию на свой кошт, им нужно было решать, возвращать ли Пушкинский центр на прежнее место, или просто закрыть. Закрыть-то проще. И в этой ситуации письмо Степашина было для решающей комиссии новостью…

«…Пришедшие же первыми думали, что они получат больше; но получили и они по динарию. И, получив, стали роптать на хозяина дома: «Эти последние работали один час, и ты сравнил их с нами, перенесшими тягость дня и зной». Он же в ответ сказал одному из них: «Друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми же своё и пойди; я же хочу дать этому послед­нему то же, что и тебе; разве я не властен в своём делать, что хочу? Или глаз твой завистлив оттого, что я добр? Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званных, а мало избранных». (Евангелие от Матфея, глава ХХ, 1–16). Вот откуда у Пушкина и его Моцарта дивная реплика: «Нас мало избранных, счастливцев праздных… Единого прекрасного жрецов».

Впервые я был в Святогорском монастыре, когда он монастырём ещё не был. Вот — могила Пушкина, а вот — Святогорский храм на той же горе. Белёные стены, никаких свечей, ни одной иконки. Входит Иван Семёнович Козловский — великий советский тенор — и вдруг поёт. Он поёт, мы заслушиваемся… В безбожном времени жила святость. Козловский в пустом храме её представлял. Или был ею…

Нынче телефонный номер 8-495-625-07-08 по-прежнему служит в Министерстве культуры, но кто такая Тамара Васильевна, не знает и, судя по отвечающему голосу, знать не собирается. А я в те поры её фамилии не спросил. Как тут быть? Называем друг друга по имени-отчеству, говорим, она знает мою фамилию, а я — нет. Неужели спрашивать: «Как Ваша фамилия?» Неловко… «Зачем это мне? — подумает она. — Что за вопрос? Для чего ему это знание?..» Может быть, Тамара Васильевна говорила мне больше, чем на то имела право.