Смерть сказала: может быть

— Мари-Анн в это не верит, — продолжал Нелли. — Она признает один-единственный запах — натуральный. Под тем предлогом, что здесь с незапамятных времен изготовляют натуральные эссенции, мы тоже должны уважать традицию… Виски? «Чинзано»? Порто?..

— Капельку «чинзано».

Нелли позвал старушку горничную, открывая шкатулку с сигаретами.

— Угощайтесь, господин Лоб. Традиция! По мне, так просто рутина… У вас хорошее обоняние?

— Думаю, да.

— Тем лучше. Я покажу вам свою лабораторию в Ницце… Здесь у нас тоже есть лаборатория, но мне в ней не работается. Я использую ее во время своих наездов. А там у меня полностью развязаны руки. Увидите: я разработал несколько марок, за которые не приходится краснеть. Ведь духи — та же музыка! Я вовсе не против Баха. Но вправе предпочитать ему Армстронга. Миллионы современных молодых людей предпочитают Армстронга. Так вот, я ориентируюсь на их вкус. Фиалки, жасмин — все это отошло в прошлое, годится лишь на потребу престарелых дам. Сейчас нужны духи, гармонирующие с мини-юбками, — такие, что заявляют о себе, прилипают к коже, возбуждают самца, как это происходит у животных по весне… У меня нюх на современность. Мари-Анн этого не приемлет. Разумеется, я могу ее понять… Она предпочитает не рисковать. Возможно, будь я наследником такой именитой фирмы — я бы тоже поступал благоразумно. Но будущее за вонью, а не за благовонием. Будущее вот тут!…

Он медленно провел по носу и рассмеялся.

— Прошу прощения! — сказал он. — Надеюсь, у вас тоже есть конек. Жизнь — все равно что лошадь. Ее надо насильно оседлать и гнать во весь опор!

Он утомлял Лоба, который подкарауливал удобный момент, чтобы задать мучивший его вопрос. Он спросил как бы невзначай:

— А у вас возникали какие-нибудь трения с Делом?

Нелли расхохотался, приоткрыв хищный оскал белых зубов.

— Ну, это хобби моей жены. Бывалочи опекали бедняков. А нынче — самоубийц. Это ее манера идти в ногу с модой. И вот всякий, кто не умеет держать в руках пистолет или не способен утонуть, в одно прекрасное утро выплывает к нашему берегу и тут же напускает на себя оскорбленный вид, как будто промашка дает право докучать всему миру. Разумеется, все они ни для чего не пригодны. И разумеется, их вешают мне на шею. Вот и вашу дамочку сбагрят мне, как только она опять станет ходить без посторонней помощи. Чем она занималась до этого?

— Работала гидом… сопровождающей, если это вам больше нравится. Правда, мне бы не хотелось ее вам навязывать.

Нелли наклонился и по-свойски положил ему руку на кисть.

— Шутка, — сказал он. — Мы займемся ею. Ежели бы еще она обладала хоть каким-то обонянием! Мне требуется ассистентка с такими данными. Да только это чувство у людей атрофировано. Они разучились нюхать. Вот и приходится изобретать запахи, бьющие в нос.

За обеденным столом Нелли оживлял беседу. У него оказался просто неисчерпаемый запас анекдотов и несбыточных замыслов. Жена рассеянно слушала его, улыбаясь парадоксам, когда видела, что Лоб улыбается. А тот говорил о Деле, указывая, в каком направлении ему следует развиваться.

— Вот видите, — ликовал Нелли, — вы тоже живете будущим. Мари-Анн! Слышите, что говорит Лоб? Очень рад, что я больше не одинок.

Она пропустила его намек мимо ушей и перевела разговор на их ферму в Антрево.

— Ферма? — удивился Лоб.

— Настоящая ферма, — подтвердил Нелли. — С коровами, курами, навозом… Там есть все!

— И вы там живете?

— Мы живем по соседству, — сказала Мари-Анн. — Мы отреставрировали хутор. И поскольку не имеем возможности выезжать к Лазурному берегу, проводим там уик-энд и отпуск. Надеюсь, вы нас навестите. Это в получасе езды от Ниццы.

— Значит, у вас есть и фермеры?

— А как же! Целое семейство из Пьемонта с выводком ребятни. И все это замечательно грязное…

— И замечательно трудолюбивое, — мягко добавила Мари-Анн.

Они пили кофе на террасе под большим тентом. Внизу располагалась фабрика. Грузовики доставили партию голубых цветов.

— Первая лаванда, — пояснила Мари-Анн. Теперь Лоб почувствовал, как он выдохся после бессонной ночи. Он не любил поддаваться усталости и предпочел распрощаться, пообещав вскоре вернуться вместе с этой Зиной, которую общими усилиями они попытаются вызволить из беды. Лоб был не прочь снова остаться наедине с самим собой. В глазах у него запечатлелась картина: рабочие, поднимающие на вилы, как сено, охапки цветущей лаванды. Ему еще не случалось видеть цветы в роли сырья, и он как-то болезненно это воспринял. Дорога была забита транспортом, так что он добирался до клиники более двух часов.

Медсестра повела его через раскаленные солнцем дворики.

— Больной уже лучше, — сообщила она. — Но слабость еще не прошла. Вам разрешается пробыть в палате не дольше пары минут.