Смерть Сталина. При чем здесь Брежнев?

Впервые показания истинных свидетелей смерти Сталина опубликовал Д. Волкогонов в двухтомнике «Триумф и трагедия», воспользовавшись материалами неопубликованных воспоминаний одного из бывших телохранителей Сталина, а с 1935 года служившего начальником службы безопасности Большого театра, полковника А. Рыбина. Его мемуары в виде рукописи под названием «Железный солдат» и по сей день хранятся в Музее революции. На основании материалов рукописи и личных бесед с А. Рыбиным Д. Волкогонов написал: «…наступило 20 часов, затем 21, 22 часа (1 марта 1953 года. — А.К.) — в помещениях Сталина полная тишина. Беспокойство достигло крайней точки. Среди помощников и охраны начались споры: нужно идти в комнаты, зрели дурные предчувствия. Дежурные сотрудники М. Старостин, В. Туков, подавальщица М. Бутусова стали решать, кому идти. В 23 часа пошел Старостин, взяв почту как предлог, если «Хозяин» будет недоволен нарушением установившегося порядка» [42].

То есть, вопреки твердо установившемуся мнению, что впервые обнаружил Сталина в беспомощном состоянии дежурный помощник коменданта П. Лозгачев, Д. Волкогонов, со слов А. Рыбина, утверждает, что это сделал М. Старостин, который: «…прошел несколько комнат, зажигая по пути свет и, включив освещение в малой столовой, отпрянул, увидев на полулежащего Сталина в пижамных брюках и нижней рубашке. Он едва поднял руку, позвав к себе Старостина, но сказать ничего не смог. В глазах были ужас, страх и мольба. На полу лежала «Правда», на столе открытая бутылка «Боржоми». Видимо, здесь Сталин лежал уже давно, т. к. свет в столовой не был включен. Прибежала на вызов Старостина потрясенная челядь, Сталина перенесли на диван. Несколько раз он пытался что-то произнести, но раздавались лишь какие-то неясные звуки. Кровоизлияние в мозг парализовало не только речь, но затем и сознание» [43].

Версия о трагических событиях, случившихся вечером 28 февраля и в первых числах марта 1953 года, приписываемая охране, родилась не сразу, поскольку до 1977 года никто из свидетелей этих событий никак себя не проявлял. И только 5 марта 1977 года, в очередную годовщину смерти Сталина, полковник А. Рыбин, бывший военный комендант Большого театра, собрал оставшихся к тому времени в живых бывших охранников, и они, вероятно, все вместе выработали единую линию, которой надо было придерживаться, при воспоминаниях о произошедшем на Ближней даче Сталина, которую мы будем впредь именовать «легенда Лозгачева». По своей ли инициативе организовал А. Рыбин опрос своих бывших сослуживцев, или кто-то попросил его об этом (а может быть, приказал) — не ясно, но в самом этом факте уже чувствуется элемент загадочности. Действительно, 24 года никто не озаботился о том, чтобы охранники «вспоминали» об этих событиях, причем совершенно одинаково, а тут приспичило. Уж не принудили ли А. Рыбина организовать этот опрос? Хотя нет, не верится. Тем более, что страна жила в благостное время брежневского не то застоя, не то застолья и, казалось бы, кому это понадобилось — ворошить старую, почти забытую историю, искать изрядно постаревших охранников и внушать им, как нужно «вспоминать» о тех печально знаменитых событиях. В смутные постсталинские времена и в эпоху Хрущева никто не вспоминал, а тут нате вам — вспомнили!

Но факт, как говорится, налицо. «Охранники» дружно «вспомнили», в том числе, совершенно невероятный факт, де мол, Сталин, находясь в прекрасном расположении духа и проводив поздней ночью с 28 февраля на 1 марта своих гостей, велел всей охране ложиться спать. А поскольку спящий человек, а здесь вся охрана первого лица государства, за все, что происходит вокруг, не несет никакой ответственности, то и спроса за все произошедшее с них никакого.

Поскольку такого указания Сталин не мог отдать по определению, а если бы, предположив невероятное, мы бы допустили, что Сталин его все-таки отдал, то охрана, разразись все кары небесные, этот приказ не выполнила бы никогда. Все! Дальше можно не продолжать, никакому анализу такая ситуация не подлежит, поскольку это чистой воды вранье, а «легенду Лозгачева» можно было смело отправлять в урну.

Значит А. Рыбин, сам не будучи участником событий этой ночи, собрал своих бывших сослуживцев, чтобы выслушать, записать, а затем всю свою оставшуюся жизнь распространять эту заведомую ложь? А то, что рассказанная охранниками легенда с самого начала и до конца является ложью, ему, как специалисту в этой области, было ясно, как божий день. Но, тем не менее, он все принимает за чистую монету и без всяких комментариев запускает эту «утку» в полет. Позвольте со всем этим не согласиться, такого казуса профессиональный охранник не допустил бы никогда, разогнал бы по домам своих друзей-товарищей, пригрозив, что он им впредь и руки не подаст за шельмование их общей профессии.