Смерть Сталина. При чем здесь Брежнев?

«Представьте себе, что у вас есть многолетний сослуживец, родственник, сосед. И вот вам звонят и говорят, что с ним происходит что-то непонятное — обморок, инфаркт, инсульт. Вы мчитесь к нему, тусуетесь во дворе или на лестнице, разговариваете с родственниками и что же, неужели вы даже одним глазком не заглянете в комнату больного? Пусть через окно или в дверную щелку, неужели не посмотрите, как он там? Однако и Хрущев, и Булганин, приехав вечером 1 марта на дачу, устояли против естественного любопытства, хотя Сталин был не то без сознания, не то спал, и удовлетворение этого любопытства ничем им не грозило. Что за трепетность такая? Если отбросить хрущевскую сказку о том, что все тряслись от страха перед грозным вождем, то удовлетворительное объяснение этому может быть только одно…»[32] Прервем на этом фразу и закончим такими словами «…только одно, такого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда», поскольку автор цитируемого фрагмента закончил его иначе.

Действительно, могло ли такое случиться, что соратники Сталина потолкались, потолкались в караульном помещении охраны, посудачили на тему о том, ловко ли будет, если взглянуть на обмочившегося в бессознательном состоянии полубога, а затем шапку в охапку — и по домам. Как это так! Серьезные, умудренные житейским опытом государственные мужи не удосужились даже взглянуть не беспомощно лежащего человека, нет— не «сослуживца, родственника или соседа», на главу государства, вождя и учителя пролетариев всех стран, не побоявшись при этом, что дело может закончиться летальным исходом старого и больного человека, каким был на самом деле Сталин. Ответ может быть только один — Хрущев беззастенчиво лжет, и ложь эта нужна ему как защитное средство для сокрытия какой-то тайны. Какой?

Не будем торопить события и выслушаем до конца «исповедь на заданную тему» Никиты Сергеевича:

«Прошло небольшое время, опять слышу звонок. Вновь Маленков: «Опять звонили ребята от товарища Сталина. Говорят, что все-таки что-то с ним не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спокойно спит, но это необычный сон. Надо еще раз съездить». Мы условились, что Маленков позвонит всем другим членам Бюро, включая Ворошилова и Кагановича, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Условились также, что вызовем и врачей. Опять приехали мы в дежурку. Прибыли Каганович, Ворошилов, врачи. Из врачей помню известного кардиолога профессора Лукомского. А с ним появился еще кто-то из медиков, но кто, сейчас не помню. Зашли мы в комнату. Сталин лежал на кушетке. Мы сказали врачам, чтобы они приступили к своему делу и обследовали, в каком состоянии находится товарищ Сталин. Первым подошел Лукомский, очень осторожно, и я его понимал. Он прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь даже. Берия же грубовато сказал: «Вы врач, так берите как следует».

Лукомский заявил, что правая рука у Сталина не действует. Парализована также левая нога, и он не в состоянии говорить. Состояние тяжелое. Тут ему сразу разрезали костюм переодели и перенесли в большую столовую, положили на кушетку, где он спал и где побольше воздуха. Тогда же решили установить рядом с ним дежурство врачей. Мы, члены Бюро Президиума, тоже установили свое постоянное дежурство. Распределились так: Берия и Маленков вдвоем дежурят, Каганович и Ворошилов, я и Булганин. Главными «определяющими» были Маленков и Берия. Они взяли для себя дневное время, нам с Булганиным выпало ночное. Я очень волновался и, признаюсь, жалел, что можем потерять Сталина, который оставался в крайне тяжелом положении. Врачи сказали, что при таком заболевании почти никто не возвращался к труду. Человек мог еще жить, но что он останется трудоспособным, маловероятно: чаще всего такие заболевания непродолжительны, а кончаются катастрофой».

Здесь наш рассказчик выдал целую серию «перлов», которые ну прямо ни в какие ворота, однако к раскрытию тайны, которую так упорно упрятывал Хрущев, они имеют лишь косвенное значение, хотя — кто его знает? Начать хотя бы с того, что Маленков должен был вызвать к умирающему вождю остальных членов БП, а это, как нам известно: Ворошилов, Каганович, Первухин и Сабуров. Но прибыли почему-то лишь Ворошилов и Каганович, а двое «молодых» членов БП не появились и в мероприятиях, связанных с дежурством у смертного одра вождя, не участвовали. Почему? Не является, ли этот факт красноречивым подтверждением версии о том, что «старые» соратники Сталина не признавали выдвигаемую им на ключевые посты в управленческой структуре государства «молодежь». Подтверждением этой мысли является тот факт, что уже 5 марта 1953 года, еще при живом вожде «старики» беззастенчиво «выкинут» почти всех «молодых» из состава Президиума ЦК КПСС, вернув ему численность бывшего Политбюро ЦК КПСС.