Лаврентий Павлович Берия, давно отстраненный от чекистских дел, но вполне информированный, иногда на ухо шептал Молотову:
— Полина жива.
Вячеслав Михайлович благодарно кивал и ждал, что будет дальше.
Госбезопасность следила за каждым шагом Молотова.
В 1949 году затеяли ремонт помещений секретариата Молотова. При уборке обнаружили, как говорилось в рапорте, «портрет т. Сталина очень странного изображения». Странность заключалась в том, что он не был нарисован по канонам социалистического реализма, не более того, но и отступление от канонов было смертельно опасно, коль речь шла о вожде.
О находке доложили Берии.
Лаврентий Павлович, как писал в президиум ЦК уже в 1953 году управляющий делами Совета министров Михаил Помазнев, обрадовался и поручил выяснить, кому же принадлежит этот портрет. Один из работников секретариата Молотова признался, что, когда он работал в советском посольстве в Париже, этот портрет ему передал художник-эмигрант, который просился на родину. Берия страшно огорчился, что сомнительный портрет не удалось приписать самому Молотову.
По традиции Вячеслав Михайлович продолжал курировать международные публикации «Правды». Главный партийный орган получил указание регулярно публиковать передовые на международные темы. Текст предварительно посылался Сталину и Молотову.
Однажды уже около полуночи фельдъегерь привез пакет от Молотова, вспоминает ветеран «Правды» Виталий Корионов. Распечатали пакет и увидели, что от первоначального варианта остались буквально три слова. Остальное переписано рукой самого Молотова. Новый текст перепечатали и отправили в типографию набирать. А в два часа ночи главному редактору Петру Николаевичу Поспелову позвонил Сталин и сообщил, что он считает текст передовой подходящим и его можно публиковать…
Поспелов занервничал, растерялся: что же делать? Сталинского распоряжения ослушаться нельзя — надо печатать тот текст, который вождь просмотрел. Но как быть с Молотовым?
Поспелов встал, подтянул галстук, снял трубку вертушки и набрал номер Молотова. Он робко рассказал Вячеславу Михайловичу о ситуации и попросил указаний.
Молотов помолчал и сказал:
— У вас есть мой текст? Возьмите в руки. Взяли? Разорвите и бросьте в корзину.
И он повесил трубку.
В апреле 1950 года Сталин вновь преобразовал структуру бюро Совета министров. Теперь своим первым заместителем он сделал Николая Александровича Булганина, который несколько лет был замом у Сталина в военном ведомстве.
В феврале 1951 года произошла еще одна реорганизация бюро Совмина, расстановка сил изменилась: председательствование на заседаниях президиума Совета министров и бюро президиума Совмина возлагалось поочередно на заместителей председателя Совета министров Булганина, Берию и Маленкова, им также поручалось рассмотрение текущих вопросов.
В это новое бюро Молотов уже не вошел. Повседневная власть сосредоточилась в руках тройки — Берии, Маленкова и Булганина. Впрочем, и они понимали, сколь ненадежно их высокое положение.
У Сталина не было вечных друзей. У него был только вечный интерес — сохранение полной и единоличной власти. А друзья и соратники менялись. И он предпочитал держать их в страхе, в том числе арестовывая их жен, детей и других близких родственников.
Вячеслав Михайлович — теперь уже один — продолжал жить в Кремле. Его машина въезжала через Боровицкие ворота без остановки. Если его навещала дочь Светлана, правительственный лимузин притормаживал у въезда в арку Боровицких ворот. Офицеры Главного управления охраны Министерства госбезопасности проверяли документы и докладывали о посетителе дежурному. У жен и детей членов политбюро были специальные пропуска, которые выдавал комендант Кремля.
Трехэтажного дома, в котором находились квартиры Молотова и Микояна, больше не существует. На этом месте построили Дворец съездов. А раньше это была Коммунистическая улица, там находились гаражи, медпункт, прачечная, парикмахерская и другие службы, обеспечивавшие быт членов высшего партийного руководства. У входа в жилой дом и на каждом этаже стояли охранники.
Микоян с большим семейством занимал восьмикомнатную квартиру. Молотов располагался над Микоянами. После того как Жемчужину посадили, он остался один. Светлана предпочитала жить в городе, там она чувствовала себя свободнее, чем в Кремле. Друг с другом здесь практически не общались. Позвать к себе знакомых было весьма затруднительно из-за строгой пропускной системы.
Мебель в кремлевских квартирах была государственная с жестяными номерками. И вообще сохранялось ощущение казенности и скуки. Центрального отопления не было. В комнатах еще стояли печи, которые каждое утро прислуга топила дровами.
Вербовка в спецвагоне