Смерть Тихого Дона. Роман в 4-х частях

Тот встает, росту он маленького, в галифе, с низко свесившейся кобурой револьвера. Вынув из-за пазухи несколько листиков бумаги, бережно их разворачивает и, откашлявшись, начинает слабым, негромким голосом. В зале воцаряется мертвая тишина... Семен не всё хорошо слышит, но главное понимает.

«Обращение!

Братья казаки! Вас обманывают! Вам говорят, будто Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов ваши враги, будто хотят они отнять вашу казацкую вольность... не верьте, казаки, вам лгут... ваши собственные генералы и помещики обманывают вас. Жизнь и судьба казаков были всегда неволей и каторгой. По первому зову начальства казак был обязан садиться на коня и выступать в поход. Всю воинскую справу казак должен был справлять на свои кровные трудовые средства... нужно, чтобы сами казаки решились отменить старые порядки... Совет народных комиссаров призывает вас к новой, более свободной, более счастливой жизни... Трудовые казаки, разве же сами вы не страдаете от бедности, гнета и земельной тесноты. Сколько есть казаков, у которых не более 4-5 десятин на двор... а рядом с вами помещики... выбирайте же сами, за кого вам стоять... за Калединых... за генералов... Вы гибли без смысла и без цели... решайте сами... наши революционные войска двинулись на Дон... Объединяйтесь... отбирайте земли у богачей...

Да здравствует власть Советов казачьих, солдатских, рабочих и крестьянских депутатов!.. Долой войну, долой помещиков и генералов!».

Переведя дух, вытерев платком лицо, товарищ Либерман берет новый листок и читает дальше:

«Властью революционных рабочих и крестьян Совет народных комиссаров объявляет всему трудовому казачеству Дона, Кубани, Урала и Сибири, что... ближайшая задача - разрешение земельного вопроса...

Постановляет: отменить обязательную воинскую повинность казаков и заменить постоянную службу краткосрочным обучением при станицах... принять за счет государства обмундирование и снаряжение казаков... отменить еженедельные дежурства... установить полную свободу передвижения, внести соответствующие законопроекты...».

Кончив и аккуратно сложив прочитанные бумажки, сунув их в огромный, наполненный бумагами портфель, садится товарищ Либерман на свое место.

Общее молчание. Из середины комнаты протискивается к столу фигура среднего роста, разматывающая на ходу башлык и опускающая воротник шубы. Дойдя до стола, оборачивается лицом к публике, оказавшись одним из писаревских казаков. И сразу же начинает кричать:

- Товарищ уполномоченный, товарищ Либерман и браты - красные гвардейцы, што вы все суды к нам препожаловали. И вы, товарищи хуторцы! Как все мы тут услыхали своими ухами, есть она, советская власть, народная и трудовая, и даже для нас, казаков, дюже нежная, потому много хорошего она нам обящаит.

- Обящать все мастера!

- Ишь ты, научился на собак бряхать.

- Ты погоди, поперед отца в пекло не лезь!

- Правильно, чаво там, и мы тоже натерпелись!

Но оратор выкриков не слушает. Да это же Гринька-говорок, фронтовик.

- И через то предлагаю я етим прибывшим товаришшам сразу же всю доверию и помощь оказать, потому старая время прошла!

Сидящий в центре матрос встает. Это огромный, крепкий, розоволицый парень:

- Товарищи казаки! Все вы слыхали, што советсткая власть исделать хотит. А штоб для верности, нужно вам таперь свой Совет избрать из трудовых казаков. Просю назначить канди­датуры.

Коротко взглянув на Либермана, садится он и ждет. Тишина. Никто не движется. Гринька-говорок пробует что-то сказать, но из середины перебивают его:

- Явланпия Григорича просим.

Гринька-говорок взмахивает обеими руками:

- Вы што, подурели?

Матрос настораживается:

- В чем дело, товарищ, почему подурели?

- А потому, што он у нас доси атаманом был.

- Был атаманом, а таперь придсядателем яво жалаем.

- Га, была, вон, и Анютка девкой, была, а ноне бабой стала!

- А твое какое дело - жалаем, и всё. Мы есть трудящий народ, кого мы посадим, тот и сидеть будить.

- Просим Явланпия Григорьича!

- Про-о-осим!

- В час добрый.

Со скамейки в переднем ряду поднимается ладный, в походной форме, светловолосый казак. Быстро поправив чуб, поворачивается к народу:

- Тиш-ш-ша вы! Зараз я слову сказать имею. А вы, товаришш уполномоченный, суды есть присланный, штоб народную советскую власть у нас издеся исделать. И штоб, как вы сказали, сами мы сабе своё, Совет, избрали. И, как мы до того промежь сибе говорили, и как мы яво, Явлампия, всем хутором порядошным и хорошим хозяином шшитаем, и как он нам через то дюже очинно подходяшший, то табе, товаришш уполномоченный, тут зазря крутитьси нечего. Народ наш яво жалаить, а как ты вроде сам за народ, то я таперь всех и вспросю: хто за Явланпия Григорьича как за придсядателя нашего Совету, подними руку.

Все, как по команде, поднимают руки. Только Гринька-говорок вдруг исчезает из помещения.

- Правильна!

- Ура яму!

Матрос снова встает. Зал моментально затихает:

- Прошу поднять руки, кто против.

Тишина. Никто руки не поднимает.

- Кто воздержался?

В самой середине собравшихся метнулась и повисла в воздухе рука в огромной рукавице.

- Я воздяржалси!