Смерть Тихого Дона

— Топоры несут? Вы что же, новую пугачевщину хотите?

— Н-ну, п-причем же тут п-пугачевщина…

Бабушка решительно перебивает учителя:

— Вот что я тебе скажу, хоть супруг мой бабьим умом моим и не доволен, ты в моем курене никаких твоих идеев не распространяй. Подрядили мы тебя внука нашего уму учить, а не разбойника из него делать. Понял ай нет? В порядочном дому находисси, а коль этого не понимаешь, то и делать тибе у нас нечего.

Учитель смотрит потерянно на деда, не зная, что же ему делать — сидеть и дальше или встать и уйти. И дедушка всё решает по-своему:

— Стой, стой, Наталья, не серчай. В нашем курене каждый думки свои сказать может. К этому мы, казаки, спокон веков привыкшие — вольными говорили, вольных слухали. А потому — понадеемся, что пронесет Господь беду, боюсь я — неминучую.

Мама вторит дедушке совершенно спокойно:

— Думаю, что заинтересуют вас и те книги, которые сын мой как особый подарок получил, Геродот, «География Российская» Попова…

— Да-да, слыхал, слыхал, читать не привелось…

Дядя Ваня нацеливается вилкой в тарелку с маринованными грибками, говорит, будто сам с собой:

— Ишь-ты, читать ему не привелось. Выходит, предки его для него без внимания…

Бабушка сердиться перестала, и торопится примирить спорящих.

— Лучше бы што вот внуку про старое да былое рассказал.

Дедушка будто ждал этого:

— Ишь ты, про старое. А вот ты мне сама лучше ответь — с каких пор казаки на свете живут?

— Как с каких пор? Да спокон веку.

— А доказать ты можешь?

— А чего-ж тут доказывать — как зачал Дон течь, так и живут на нем казаки.

— Ха, а по-настоящему доказать не можешь. А хочешь я тебе по Святому Писанию докажу? Вот ответь ты мне, кто при гробе Господнем на страже стоял, когда Его с креста в пещеру положили? Какая стража и кто ей командывал?

Мама улыбается:

— Сотник.

— Сотник? А теперь скажите вы мне, обе Наталии — в какой армии на всем свете чин сотника имеется, окромя казачьей? Только у казаков! Вот и выходит, что служили тогда казаки римским цезарям-августам не хуже, как вот теперь царю служат. Вот и поставили их, как самых надежных, к гробу Господню в охранение. Взвод целый.

Все за столом заливаются смехом, бабушка смотрит растерянно:

— Ты што, Алексей, всурьез?

— Ну, конешно! И коли уж ты первой заговорила, ответь мне на еще один вопрос — в какой иной армии всего света белого охраняемый из-под стражи незаметно уйти может?

— Да что ты такое городишь. Бога побойся, — бабушка крестится на иконы, — опять перебрал?

— И вовсе не перебрал. А ты опять ответить не можешь. Вот и скажу я тебе — только у нас, у казаков, такое случиться могло. А почему, да потому, что не иначе как целый тот взвод из римских тех виноградников вина перепился. И поснули они с сотником ихним. А Христос-то воскрес, увидал, што станишники спят, да и был таков. Вот оно тебе и еще одно доказательство, что никто иной гроба Господня охранять не мог, кроме казаков. А это значит, что еще тогда деды наши храбро воевали.

Тон бабушки полон отчаяния и укора:

— И как тебе не грех, старый ты человек, такие слова про Бога нашего говорить!

— Во, видали ее, да хоть одно слово сказал я про Бога. Всего-то и сказано было, что спокон веков любители были казаки винца выпить.

Опустив глаза, тихо разглаживает бабушка кромку скатерти.

— Да иной раз ум и пропивали. Вот и наказал Бог казаков, так, что не осталось у них и звания от того, чем они в старое время владели. Скоро и славу свою пропьете!

Савелий Степанович встает и откланивается. Мотька спешит в прихожую, приглядеть, как ей бабушка приказывала. Штатский. От таких всего дождешься.

Недолго гостил дядя Ваня, на другой день, ранним-рано, выехал в Камышин. К лесу на постройку прицениться хочет.

В этот день, вечером, попросила бабушка Семёна подержать ей шерсть. С удовольствием сидел он на табуретке, держа в широко раздвинутых руках серый моток. Бабушка в глубоком кресле и мотала один клубок за другим.