Смерть цвета бейсик

Именно на меня переляжет забота о семье, случись что с дядей Мишей. О жене, сухонькой, интеллигентной и совершенно беспомощной Софье Олеговне, о бестолковом сыночке Аркаше, вынюхавшем и прокурившим к сорока невеликий мозг, о дочке Ире с ее виолончелью и придурком мужем-фаготом (очевидным всем, кроме жены, гомиком; если же даже, крайне маловероятно, про гомика я заблуждаюсь, то уж с придурком никаких сомнений быть не может). Я могу считаться членом семьи только в некотором роде, но, кроме меня, передать дела совершенно некому. Аркаша, если ему верить, что-то среднее между продюсером, актером и режиссером в Болливуде, а если говорить сколько-то серьезно, бездельник и тусовщик, годный исключительно пополнять кассы ночных клубов Мумбаи и поднимать оборот тамошних наркодилеров. Ира, хрупкое создание, выросшее в теплице из папиных денег, ограждавших от жестоких джунглей петербургского музыкального образования. Она много лет пиликает в каком-то заштатном оркестрике Гааги, лечит слабые нервы и многочисленные, но сомнительные недуги. Ее жизненных сил не хватает ни на музыкальную карьеру, ни на расставание с придурком-фаготом, ни даже на материнство. И Иру, и Аркашу можно представить у руля компании разве что в наркотическом кошмаре. Хотя наркотические кошмары как раз по аркашиной части.

— Коля. Тут такое дело, — он вздохнул, поморщился и ущипнул не до конца поседевшую бороду.

Я знал дядю Мишу почти двадцать лет, за которые он совершенно не переменился. Все эти годы дядя Миша кряхтел, вздыхал, морщился и казался, на первый взгляд, стариком, потерявшим вкус к жизни, деньгам и победам. Грубая ошибка, подводившая многих. На самом деле, он был быстр, крепок и безжалостен. По женской же части неутомимый любитель и шалун. Мы, разумеется, никогда этого не обсуждали, но трудно сохранять секреты, живя, по сути, в одном доме, пользуясь общей прислугой, охраной и водителями, особенно, охраной и водителями. Обрывки разговоров тут, несколько невинных вопросов там, пристальный взгляд на известные разделы корпоративных расходов, и картина очевидна до подробностей.

Я был готов к порке, составив уже защиту с элементами покаяния.

— Мне звонил Валера, ну, этот, из партии.

Оставалось надеяться, что облегчение не очень заметно отразилось на моем лице.

— Я сказал, что приболел, видеть уже не могу эту харю. Договорились, что ты подъедешь. Послушай, какого ему надо, хотя, точнее, на что и сколько.

— Конечно, сейчас же перезвоню, — я с облегчением поднялся.

— И вот еще, — окликнул он меня в дверях, — насчет кранов, ну, четырехсотых, повнимательней, Коля, надо, повнимательней.

Валерий Дмитриевич Зябликов, член координационного совета и заместитель главы аппарата партии Демократического прогресса Российской Конфедерации, готов был принять меня незамедлительно. По правде сказать, я, как и дядя Миша, терпеть его не мог. Старый мерзавец, скользкий и совершенно бесстыжий.

Офис компании занимал новое с иголочки здание, достроенное и занятое нами меньше года назад. На уровне последнего этажа по всем четырем фасадам висели в воздухе изумрудные голограммы «корпорация Питнат». Перед зданием, на крыше паркинга, был разбит небольшой сквер, разделявший жилую и деловую застройку. Чуть дальше располагался офис Агентства по кооперации и модернизации, выстроенный нами же. Напротив Агентства мы строили сейчас министерство юстиции. Концепцию всего района разработал совершенно сумасшедший таец-архитектор, добытый дядей Мишей в каком-то креативном аду. Первое время я подозревал в нем наркомана, но со временем понял, что его перекошенные мозги в дополнительной стимуляции не нуждались. Неожиданным чудом он с помощью копеечной декорации окропил стандартные бетонные стекляшки оттенком северного модерна. Двадцать питерских лет выучили меня жонглировать словами, о которых и не подозревал депрессивный райцентр моего детства, не говоря уже о десантной бригаде армейского года или людях, окружавших меня, пока я крутил после дембеля баранку большегруза.