Смерть у стеклянной струи

– Да, это удивляет, – согласился бывший преподаватель. – Он тоже из тех, кто раньше не общался, а как узнал, что я уволен из газеты и из института, – так вот. Не в первый раз уже «здрасьте-мордасте». Сейчас-то ты его спугнула, а обычно прям видно, что хочет поддержать. Болтаем весело о нашем невеселом бытие. Приятно.

– Может, провокатор? – насторожилась Лариса.

– Может, – легко согласился Морской. – Но, знаешь, провокаторы и стукачи встречаются сейчас на каждом шагу, а люди, с которыми интересно поговорить, – редкость. Потому если обе эти ипостаси совмещаются в одном человеке, то второе куда ценнее и важнее.

– Глупости! – возмутилась Лара. – Постарайся впредь с посторонними не разговаривать, побереги себя. И кстати! – тут она вспомнила начало разговора с фотографом. – Зачем ты даешь повод глупым сплетням? Нельзя было сказать, что я твоя дочь? А так ты промолчал, и получилось… Фу! Фотограф обязательно кому-нибудь ляпнет, по городу пойдут сплетни и Галочке будет неприятно.

– Ой, перестань, – отмахнулся Морской. – Галочка человек мудрый и с отличным чувством юмора. Она лишь посмеется. Все эти душещипательные драмы и уколы ревности, к счастью, не ее стиль. Это же не Ирина! Был бы я все еще женат на твоей прошлой мачехе, конечно, опасался бы подобных шуток. Но я счастливчик!

Морской был женат целых четыре раза. При этом ни о чем не жалел и утверждал, что с каждой прошлой женой нажил себе что-то значимое. С Ларочкиной мамой – любимую дочь. Со второй женой – стойкое убеждение, что брак, заключенный впопыхах и по дружбе, быстро распадется и, в общем, не считается. С третьей – головную боль, раскуроченную душу и тягу к одиночеству, к которому он неминуемо пришел и был бы им доволен по гроб жизни, если бы неожиданно не встретил лучшую женщину на Земле – то есть свою нынешнюю жену Галину.

– Да, с Галочкой тебе, конечно, повезло, – согласилась дочь. – Хотя вообще-то я любила и Ирину.

За разговором они не заметили, что вокруг творится нечто странное. Милицейскую машину через дорогу и паренька в форме у входа Лариса увидела, только когда была уже в двух шагах от спуска в булочную. Прикидывая, можно ли еще сделать вид, что они с отцом просто проходят мимо, она замерла.

И тут из подвальчика стремительно вылетела… бывшая мачеха Ларочки, Ирина Онуфриева собственной персоной. Прошло больше пятнадцати лет с тех пор, как она бросила и Харьков, и Морского, но балерина, кажется, ничуть не изменилась. Такая же красавица, словно сошедшая с иллюстраций к книге о греческих богинях. Разве что стала еще бледнее, тоньше и еще более похожей на существо с другой планеты.

– Спасибо, что вы здесь! – трагичным шепотом ошарашила она, замерев перед бывшим мужем, словно натянутая струна. – Я увидела издалека, узнала по походке, но засомневалась… Вы лысый, вам уже про это говорили? О! – тут она узнала Ларису и на миг даже тепло улыбнулась. – Детка! Я знала, что ты вырастешь красоткой, но чтоб настолько… – И тут же, без перехода, мелко задрожав от рыданий, бросилась на шею Морскому: – Помогите! Это я, я! Я его убила!

Глава 2. Заклятый друг

– Ну ты, мать, даешь! – выслушивала примерно в то же время на собственной кухне Галина Воскресенская-Морская. – 30 лет в обед! Cолидный возраст, а все еще веришь в чудеса!

– Верю, – улыбнулась она. – Но только в те, которые способна сделать собственными руками.

В сложившейся ситуации ее действительно все смешило. И то, что мама окончательно заразилась от коллег прогрессивным стилем общения и даже собственную дочь именовала теперь «матерью», и то, что кот Минька, царственной походкой подойдя к миске, величаво выудил оттуда лапой пару рыбьих голов, а потом не выдержал, схватил добычу зубами и пулей умчался из кухни.

А ведь вся эта рыбья кото-катавасия была затеяна ради того, чтобы Минька не убегал, а ел себе спокойно, когда хочется! Соседка по квартире недавно умерла, и ее кот остался сиротой. В освободившуюся комнату вселили тихую испуганную учительницу, которая вела во Дворце пионеров кружок выразительного чтения, жила работой и совершенно не хотела иметь отношения к чужому животному. Изгнанный Минька выбрал своим новым местом жительства закуток между кухней и уборной, опустошал наполняемую Галочкой объедками со стола миску крайне редко и вообще категорически не шел на контакт. Огромный черный с белым галстуком, он и раньше относился к соседям с некоторой долей презрения, а сейчас и подавно считал окружающих тюремщиками и виновниками всех своих бед. При попытках погладить, вырывался и брезгливо отряхивался, при стараниях заговорить – шарахался. А те, кто случайно заставали Миньку восседающим на углу ванной и лакающим воду из подтекающего крана, сталкивались с его полным осуждения взглядом, сообщающим: «Мало того, что хозяйку у меня отняли и из родной комнаты выгнали, так еще и выпить не даете, сволочи!» Оставалось только радоваться, что ванна у Морских находилась на кухне и что трижды вызываемый слесарь так и не соизволил явиться чинить кран – иначе Минька не получал бы достаточно жидкости.