Смерть умеет улыбаться

То, что происходило потом, помню отрывочно. Вот лежу в траве, надо мной вращается облако.

"Хорошо, что не подо мной", - думаю я и проваливаюсь в глубокую черную яму. Потом вижу свое отражение в Пашиных слезах, вижу рыдающую в голос

Натку, растроганного учителя, который обнимает смущенного Павла. В общем, плачут все. Уйдите, люди, мне муторно. Яма. Слышу оглушительное "предлагаю всем сдаться, территория окружена". Я бы и рада сдаться, только крупные

Пашины слезы прибили меня к земле - не встать.

Вижу, как Николаша с Кшысем поспешно бросают оружие в общую кучу, срывают с рук перчатки и кидают их в пламя затихающего пожара. Черный провал. Чувствую, как меня несут на носилках, что равносильно круизу по штормящему океану, стискиваю зубы, чтобы не дать выход морской болезни.

Вижу Николашу, оттаскивающего напрыгивающих на меня Андрея с Пашей. Я вижу все, но, как водится, ничего не понимаю.

***

Измерив собой глубину всех ям, трещин и расщелин, я пошла на поправку.

Нелегкое это дело, но врач утешил, сказал - повезло. Затылок разбит в кровь, зато череп остался цел, ни одной трещинки. Кость - да, косточка у меня крепкая, купеческая, но содержимое... Я просилась выписаться раньше, уверяя, что сотрясение - это естественное состояние для моего мозга, но врач не поверил. Сказал, так не бывает. Наивный.

Лежа на больничной койке, я устала, как не уставала никогда в жизни.

Все развлечения, которые мне были позволены, - это телевизор на сорок минут в день (причем, никаких новостей) и тщательно отфильтрованные и дозированные посещения. Кроме тети Лизы и Нюси с кастрюльками, судками и баночками ко мне никого не допускали, да и тех выгоняли при первой возможности. Разговоры о том, что произошло в "Акрополе" после инцидента в подвале, пресекались безжалостно. Врач ясно сказал, что любые эмоции губительны для моей черепушки, и не в меру послушные родственники беспрекословно подчинились его предписанию. Хочу спросить его: а выслушивать тетиты причитания по поводу моего здоровья не губительно? А лежать в неведении не губительно? Странный этот врач какой-то... Не дает ответа.

Я сделала вывод, что мечтать все-таки вредно, потому что мечты сбываются. Раньше, по глупости, я мечтала о тишине и поке. Нате вам: получите и распишитесь. Наступила долгожданная расслабуха, растянутая на двадцать три часа в сутки (за вычетом тетиных посещений). Скука, доложу я, смертная. Хорошо, хоть думать не запретили. Вот я и думала, напрягая уцелевшие после встряски серые клеточки, и весьма преуспела в этом занятии.

Вспомнила даже то, чего никогда не знала. К примеру, таблицу умножения, начиная с шестерки, и второй закон термодинамики. Или это первый... Или второй? Или одно из двух.

Справедливости ради надо отметить, что персонал больницы обращался со мной как с писаной торбой - не знал, чем и как ублажить. Я было подумала,

что с медицинским обслуживанием случилось что-то сногсшибательное. Ну рынок, реформы и все такое... Оказалось, что не реформы и не рынок. Ларчик открывался совсем с другой стороны. Ясноглазая сестричка Алена, взяв с меня три обещания не проболтаться, рассказала шепотом, опасливо посматривая на дверь, что сестра главврача, пропавшая без вести четыре месяца назад, была возвращена из Акрополя в лоно семьи. Она уверяет, что сделала это я. Начнем с того, что не я, а Паша. Я направилась в противоположную сторону, это Паша притащила меня к бараку, но все лавры достались мне одной. Нет справедливости на свете. Причем лавры в моем случае имели осязаемое выражение: мне выделили отдельную палату, выдали персональный, хоть и старенький телевизор, меняли белье - внимание! - каждый день (я думала, такого не бывает) и тайком от остальных подкармливали.

Но Нюсю это не останавливало. Четыре раза в день с точностью до минуты она снабжала меня диетическим питанием - творожками, кашками и прочей лабудой, а мне хотелось настоящего бифштекса с кровью. Странно, раньше я предпочитала хорошо прожаренное мясо.

Два раза приходил следователь снять показания и рассказывал, что лагерь закрыт, сейчас там работает целая группа криминалистов. Неожиданно акропольское дело приобрело широкую огласку, о нем раструбили газеты, и сам генеральный прокурор снизошел до того, что взял его под свой личный контроль. Впрочем, генеральные приходят и уходят, периодически на них самих заводят дела. Так что... О каком контроле может идти речь, когда надо готовить запасные аэродромы и бункеры?.. Чисто по-человечески их можно понять, если поднатужиться.

Поскольку врачебные предписания отскакивали от следователя как то самое от танковой брони, беседы с ним стали единственной отдушиной в скудной на впечатления больничной жизни. Докатилась, ексель-моксель. Дальше падать некуда. Пора к монашкам. Чувствую, что заждались, родимые. Только одно обстоятельство способно свести жирное пятно с моей погубленной репутации: я не была ни в здравой памяти, ни в твердом рассудке. Я вообще не была. То есть была, но как будто и не была. Врач засвидетельствует, если потребуется.