Смерть в адвокатской мантии

— Как же это я? Ведь он один из немногих, кого я писал с удовольствием. Кто бы мог подумать, что мне понравится личный королевский секретарь, а ведь это так. И он все еще тут? Уже пятый месяц! А все из-за его монокля! Нет, не надо было даже браться!.. Генерал еще какой-то с усищами, кто такой? Забыл, к дьяволу… Ага, вот он, Донтси. Слава-те Господи…

Кряхтя и чертыхаясь, живописец приволок и водрузил на мольберт портрет. Эдвард был поражен:

— Чудесно, мистер Стоун, потрясающе! Изумительное сходство. Просто как живой.

Натаниэль Стоун изобразил адвоката в каком-то зале, на фоне колонны, в сером костюме с алой мантией бенчера на плечах. У Донтси были каштановые, чуть поредевшие на висках волосы, высокий благородный лоб, прямой, довольно крупный нос и светло-голубые глаза. Его длинные, тонкие, аристократические пальцы сжимали пачку листков — видимо, тезисы, подготовленные для речи в суде. Он был серьезен, но в уголках губ таилась улыбка. Нетрудно представить, как он гулял по своему огромному оленьему парку или играл в крикет на собственной площадке. Но главное, Стоуну удалось передать обаяние сильной личности. Пауэрскорт подумал, что, вероятно, с удовольствием пообщался бы с Донтси.

— Скажите, мистер Стоун, как вы работали над этим портретом? — спросил он. — Ведь вам наверняка приходится проводить немало времени наедине с моделью. Мистер Донтси вам понравился?

— А знаете, как странно ведут себя люди на сеансах? — покачал головой художник. — Они сидят тут у меня подолгу, бывает, что и пяти двухчасовых сеансов не хватает, когда дело не ладится. Кто-то норовит рассказать историю своей жизни. В прошлом году позировал один чиновник, так он десять часов кряду жену ругал. Мог бы хоть передышки делать время от времени, ан нет, все про нее да про нее. Месяц назад сидела женщина, так тоже непрерывно жаловалась, только на взрослую дочь. Наверное, завидовала ее молодости. Но мистер Донтси был не из таких. Он не делал из меня исповедника. Приветливый, внимательный, все спрашивал, правильно ли сидит. Держался со мной на равных, не как с наемным работником. Это большая редкость!

— А о Куинз-Инн он не упоминал?

Стоун вопросительно посмотрел на портрет Донтси.

— Вроде бы нет, — почесав в затылке, ответил он. — Стойте, он и впрямь что-то сказал однажды, да я не очень вслушивался. Что-то про странные вещи, которые творятся в Куинзе.

— И ничего не пояснил?

Художник задумался на мгновение.

— Нет, — наконец сказал он. — Он вообще сказал это очень тихо, будто разговаривал сам с собой.

— Ну что ж, портрет великолепен, мистер Стоун. Вам остается лишь поздравить себя с большой удачей

Стоун отвернулся и пробормотал себе под нос:

— Присылают тут всяких! Понимают они в живописи, как же! Слепцы пришли смотреть картины, мои картины!

Он опустился на расшатанный стул возле мольберта и сердито уставился на посетителей. И Пауэрскорт вдруг понял, что мучает этого человека. Он перфекционист. Многие люди хотят быть лучше всех, они жаждут денег, нарядов, земель, лошадей, женщин, но, убедившись, что стопроцентный успех недостижим, не переживают по этому поводу. И лишь немногие обречены на вечный поиск совершенства. Одну из пожилых тетушек жены, одержимую, по выражению Люси, «абсолютом опрятности», чуть не хватил удар, когда кто-то из гостей на дюйм передвинул пепельницу с положенного ей места. Что уж говорить о художнике… Недостаточно хорошо вышел мех, дирижерская палочка или стеклышко в монокле — и он впадает в отчаяние. Пауэрскорту стало искренне жаль Стоуна.

— Ботинки, будь они неладны, — обреченно вздохнул живописец, глядя на портрет Донтси. — Чертовы ботинки!

Эдвард и Пауэрскорт пристально вгляделись в обувь на ногах адвоката. Ботинки? Черные, кожаные, новые, очень дорогие и отлично начищены. Им казалось, тут не к чему придраться.

— А вы, как вас? Парскот? Вы что, не видите этот кошмар?

Пауэрскорт покачал головой. Стоун в ярости подскочил.

— Трехлетний ребенок, и тот бы заметил, что свет падает справа! А если тень положена сюда, то даже болван догадался бы, что высветить надо левый ботинок, а блик на правом — притушить! А я, кретин, что сделал? Все наоборот! Три раза переписывал, а вышло только хуже…

— Мистер Стоун! — твердо заявил Пауэрскорт. — У меня никаких сомнений, что руководство Куинза и все его члены будут потрясены вашим блистательным произведением. — Он решил выражаться как можно патетичнее. — Как представитель заказчика, я от лица корпорации категорически запрещаю вам переписывать эти ботинки. Они превосходны. Завтра мы заберем портрет и выплатим вам полный гонорар. Кроме того, думаю, вы вскоре получите еще один заказ. Как я уже сказал вам, мистер Донтси погиб. Через некоторое время будет избран новый бенчер, который займет его место. И потребуется очередной портрет. Я, правда, еще не обсуждал это с коллегами, но, скорее всего, Куинз-Инн снова обратится к вам.

До Натаниэля Стоуна наконец что-то дошло.

— А отчего умер мистер Донтси? — тихо спросил портретист. — Он же всего две недели назад мне позировал.