Смерть в адвокатской мантии

Выступил представитель Мидл-Темпла, ну и, само собой, Куинз-Инн, а также Линкольнз-Инн и даже Иннер-Темпла. На сей раз все эти юристы, привыкшие говорить о живых людях на скамье подсудимых, высказывались о почившем, представшем перед судом небесным, не о земных преступлениях, но о перспективах занять место в раю. «Наверное, на небесах, — фантазировал Пауэрскорт, — прежде чем ввести новопреставленных в зал заседания, их переодевают во все чистое, скорее всего — белое…» И вдруг он с изумлением осознал, что очередной оратор витийствует вовсе не о правосудии, а о крикете.

— Многие из вас скажут, — говорил адвокат (Фрейзер из Мидл-Темпла, как потом уточнил Эдвард), — что Александр Донтси считал главным делом жизни свою деятельность в Куинзе. Отнюдь, позволю себе возразить, отнюдь. Площадка для крикета в Калне, старинный усадебный дом в Калне, нечто невыразимое, что можно назвать духом Кална, — все это значило для него гораздо больше. Не знаю, скольким из вас довелось насладиться созерцанием залов и галерей Кална, бережно, тщательно хранимой и все же уже чуть тронутой тлением обстановки его изящных интерьеров, быть может, прекраснейших в Англии, однако ныне вынужденных прозябать в забвении, не выставляя напоказ свою дивную красоту. Алекс Донтси мечтал отреставрировать свой дом, вернуть ему облик, созданный умом, талантом и вкусом его предков. Как-то в очередном приступе меланхолии он поведал мне, как тяготят его мысли о том, что он никогда не сумеет занять в адвокатском мире положения, которое позволило бы зарабатывать достаточно для осуществления его мечты.

Сделав паузу, мистер Фрейзер окинул аудиторию проникновенным взором. Публика застыла как зачарованная, и даже старейший бенчер Куинза, которому, по слухам, уже исполнилось девяносто шесть, замер, вытянув шею.

— Желание вернуть родовой усадьбе прежний блеск было недостижимо, зато другие мечты нашего дорогого Донтси реализовались на площадке для крикета. Алекс не добивался особенных успехов на состязаниях вдали от дома, ибо, как однажды обмолвился он мне в перерыве матча, вдохновение посещает его только в Калне, когда за игрой наблюдают его любимые олени. Думаю, даже тем из вас, кто не много понимает в крикете, известно, что игроки делятся на подающих мячи — боулеров — и отбивающих подачи — бэтсменов. Боулер прозаичен, его дело — сила и натиск, умение измотать противника, порой коварный пас. Его не представишь поэтом или композитором. Но бэтсмен! Его виртуозный стиль, пластика, класс владения битой заставляют вас затаить дыхание. Если бы крикет сущетвовал в эпоху венецианского Возрождения, Джорджоне безусловно был бы бэтсменом. Китс, без сомнения, тоже демонстрировал бы красивый удар и набирал свои пусть не победные, но впечатляющие тридцать очков. Бэтсменом был и Алекс. Однажды мне довелось видеть, как он набрал сто пятьдесят и вышел из игры. Но он не позволил судье записать все очки на свой счет, а настоял, чтобы его пробежки были засчитаны другому игроку. «У нас слабый противник», — сказал он мне тогда. В другой раз я стал свидетелем того, как, отбивая подачи двух боулеров, посылавших ему мячи быстро и резко, точно пушечные ядра, Алекс набрал всего двадцать пять. «Это была одна из лучших игр в моей жизни», — сказал он мне после матча.

Как-то мой маленький сынишка с детской прямотой спросил меня, считаю ли я Гладстона великим человеком. Торопясь в суд, я бросил в ответ лишь краткое «да», и малыш об этом больше не спрашивал. И вот я задаю себе вопрос: а был ли великим человеком Алекс Донтси? Пожалуй, нет, это не о нем. Величие ему не присуще. Но он был личностью уникального обаяния, юристом, чья блистательная мысль разила острой шпагой, он был самым надежным товарищем и лучшим другом из всех, что подарила мне жизнь!

Все время, пока мистер Фрейзер пробирался к своей скамье, в церкви стояла мертвая тишина. Чуткое ухо могло уловить на ее фоне приглушенные всхлипывания дам. Была ли среди них столь преданная Донтси Сара, Пауэрскорт не разглядел. Затем грянул хорал «На свет явился и грядет Спаситель мой» из оратории Генделя «Мессия». Как Пауэрскорт ни старался, он не нашел в тексте ничего связанного с судом, земным или небесным. Затем один из бенчеров Куинза велеречиво доложил о вкладе Александра Донтси в процветание корпорации, и Пауэрскорту показалось, что эта речь звучала в его устах не впервые. Потом священник вместе с паствой пробубнил финальную молитву, и с явным облегчением, с каким обычно покидают церковные службы, публика поспешила в суетный мир. Детектив заметил, что привратники Куинза усердно выполняют его задание, а Сара, видимо ослабев от переживаний, выходит из храма, опираясь на руку Эдварда.

Ровно через час после того, как ушел последний посетитель, Пауэрскорт осторожно проскользнул в сторожку у ворот Куинза. Главный привратник Рональд Хайден приказал юному помощнику проследить, чтобы им никто не помешал, и, указав гостю на стул у миниатюрного камина, где жарко пылал огонь, предложил:

— Присядьте, пожалуйста, сэр, а я вам расскажу, что мы узнали.