Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! (сборник)

Факты указывали на Хэвеленда. Хэвеленд указал на Эмпсона. Эмпсон (как и Барочо?) указал на Титлоу. А что же сам Титлоу? «Осмелюсь предположить, что их поместили туда для того, чтобы навести подозрения на вас, Хэвеленд. Поунолл, а вам такой вариант не кажется возможным?» Крылось ли что-нибудь за этим? Эплби полагал, что да. Но не наткнулся ли он в этой обвинительной пикировке на обычную реплику, лишенную всяких обвинений? Поунолл, в свою очередь, тоже «перевел стрелки». Именно он в конце концов вновь указал на Хэвеленда. «Я вижу объяснение куда более простое и одновременно куда более необычное». «Хэвеленд, на какие безумные деяния вы намекаете?» Эплби знал, каким образом на уровне интеллектуального спора подобные люди могут гонять мяч по кругу с целью сбить друг друга с толку. Безусловно, это являлось нормой среди научного сообщества. Столь же несомненным было то, что подобный процесс имеет свои прелести на уровне скандала и сплетен. А когда речь идет об убийстве?..

Эплби понял, что разобрался со всеми лежащими на поверхности фактами. Теперь надо обратиться к фактам, не столь очевидным. Ведь именно они, как он хорошо знал, в конечном итоге оказывались решающими. Оставить на время без внимания некое мимолетное наблюдение, отвергнуть какую-то малозначащую деталь – вот что зачастую приводило к краху самого кропотливого расследования.

Свечной воск. Слотуайнер и свечи. «Пир мудрецов» вверх ногами. Сейф. Мантия Барочо. Декан, пытающийся упредить скандал вокруг колледжа и рассказывающий о давнем нервном срыве Хэвеленда. Кёртис, как бы невзначай, с помощью полунамеков убедившийся, что Эплби известно, что у Готта есть псевдоним Пентрейт… И, наконец, Кэмпбелл. Человек, забиравшийся очень высоко. Самое главное – влезавший на башню Святого Бальдреда. Женат, живет за пределами колледжа. Ключа не имел. Однако он этнолог, а значит, связан с группой Амплби. И хотя Эплби не верил в возможность того, что Кэмпбелл начнет штурмовать стены колледжа Святого Антония с альпенштоком в руке, его предположений было недостаточно. Скорее всего, Кэмпбелл не представляет опасности, однако надо держать его в поле зрения.

Эплби переключился с размышлений о деле на осмотр гостиной. Он обнаружил, что невидящим взглядом уставился на разношерстную подборку книг, стоявших на полке: «Избранное» Стабба, «Современная поэзия», «Сага о Форсайтах», «Последнее дело Трента»…

Инспектор резко повернулся и бегло осмотрел комнату. Чайник, «пансионерская» мантия, футбольная вратарская кепка, блестящий верх которой уже успел потускнеть от влажных испарений тумана, даже теперь окутывавшего дворики. Упершись коленом в подоконник, Эплби распахнул окно и выглянул наружу. Там царила мгла, промозглая и холодная. Но в комнате тоже было нежарко, и ему совсем не хотелось спать. Повинуясь какому-то минутному порыву, он выключил свет, на ощупь вылез наружу и мягко спрыгнул вниз. Из-под двери пробивалась полоска света и слышались приглушенные голоса. Взволнованные студенты, безусловно, обсуждали происшествие и внутри колледжа на законных основаниях взбадривались возлияниями, которых был лишен несчастный «патрульный» Готт. Однако к этому времени Готт должен был спать сном праведника у себя в Суррейском дворике. Эплби глотнул свежего воздуха, и тут до него донесся глухой удар далекого колокола, тотчас же отозвавшийся эхом перезвона с других колоколен. Час ночи.

Лестница в апартаменты декана, по соседству с которыми располагались комнаты Эплби, находилась по диагонали от профессорской через Епископский дворик. Слева, под аркой, ведущей в Суррейский дворик, все еще горела лампочка. Однако ее приглушили, и свет едва доставал до посыпанной гравием дорожки, ведшей к краю лужайки, простиравшейся перед Эплби. Ночь выдалась пасмурная и туманная. В темноте едва различалась размытая линия, разделявшая тьму на две части, на заре они окажутся камнем стен и небом. И все же Эплби впервые в жизни так остро чувствовал все, что его окружало, словно подпал под чары тишины и ночи. Он принялся ходить взад-вперед вдоль ближней границы дворика, прокладывая себе путь сквозь тьму, в глубокой задумчивости.

II