Смерть в Берлине. От Веймарской республики до разделенной Германии

В 1957 г. власть обратилась к западноберлинским церквям с просьбой содействовать принятию законопроекта, недавно рассмотренного в Бундестаге и нацеленного на установление норм и правил в похоронном деле. Церкви, однако, были встревожены «чрезвычайно либеральной экономической позицией» законопроекта: «Погребальный бизнес – это, несомненно, такая сфера, где типичные для свободного рынка методы конкуренции и рекламы могут легко стать особенно недостойными, конфузными и бестактными»858. Уравновесить традиционные понятия о благочестии и «достоинстве» смерти и бремя все более требовательного настоящего никогда не удавалось без столкновения с духовными дилеммами, и некоторые жители Западного Берлина ясно чувствовали, что нечто в этом процессе утрачивается. Хотя в 1950-х гг. жители Западной Германии во многом солидаризировались с экономическим успехом, а процветанию и консюмеризму в Федеративной Республике придавалось первостепенное значение для сплочения государства и общества859, масштабные культурные эффекты экономического чуда породили опасения, что блага изобилия подрывают традиции, связанные со смертью, – настолько, что это угрожает национальным ценностям.

Но некоторые жители Западной Германии – особенно, пожалуй, молодые люди – начинали смотреть на прошлое и на смерть иначе, чем люди старшего возраста. Поездки Народного союза на могилы стали в конце 1950-х гг. «практически модными» среди молодежи860. Описывая свое участие в одной такой поездке, юный автор «Kriegsgr"aberf"ursorge» писал в 1958 г.: «Если бы мертвые могли говорить, они бы сказали вам: “Выйдите на улицу и узрите красоту мира. Даже там я с вами. Потому что вы уже достаточно настрадались”»861. Когда-то цель поездок к могилам состояла в том, чтобы научить юношей и девушек, что значит быть немцем, воспитать в них подлинно немецкое отношение к смерти; теперь же они стали поводом посетить другие страны, встретить новых людей, показать свое миролюбие и получить удовольствие. В конце концов, «вы уже достаточно настрадались». Даже макет журнала «Kriegsgr"aberf"ursorge» к концу 1950-х гг. претерпел резкое изменение: из него исчез прежний мрачный аскетизм, его стиль посвежел, в нем стало меньше фотографий скорбящих вдов и заброшенных военных могил и больше живых, нарисованных от руки изображений.

Тем не менее напряженность между старым и новым способами смотреть на смерть не исчезли полностью, и иногда они вступали в ожесточенное противостояние. Кладбищенские реформаторы в целом придерживались решительно консервативного взгляда на немецкую культуру и эстетику кладбищ. Они были по-прежнему убеждены, что определенные черты современности – особенно материализм и рационализм – наносят вред духовной ценности и красоте мест для захоронения. Но в 1955 г., к большому испугу некоторых реформаторов, по всей Западной Германии внезапно вспыхнули споры по поводу законности Friedhofsordnungen [нем. правил для кладбищ]: под вопрос была поставлена совместимость нормативных указаний с ценностями меняющегося общества. Семья мельника в Ворпсведе, что близ Бремена, отметила его могилу (по его же просьбе) жерновом, на котором были начертаны германские руны, символизирующие жизнь и смерть. Местная протестантская Gemeinde [нем. община] поспешила помешать использованию на их кладбище этих «языческих и … национал-социалистических символов антихристианства». В то же время Gemeinde не хотела принуждать семью мельника к использованию христианских символов862. Отталкиваясь от этого случая, Федеральный конституционный суд должен был решить, легальны ли вообще Friedhofsordnungen с точки зрения конституции.

Консервативные реформаторы отстаивали Friedhofsordnungen. В отраслевом журнале для ландшафтных архитекторов Фридрих Хейер писал, что «свободу нельзя приравнивать к произволу [Willk"ur]» и что эстетика кладбищ должна снова быть направлена на отражение «культурного подъема нации». В этой связи Хейер едва ли не ностальгически указывал на недавнее прошлое с его более упорядоченной политической системой, при которой Министерства внутренних дел Рейха и Пруссии просто обнародовали в 1937 г. свои рекомендации по оформлению кладбищ. С «последней Мировой войны», жаловался Хейер, такие инструкции стали рассматриваться как «диктаторские … строгорежимные, как цензура вкуса»863.