Не очень-то этого достаточно, подумалось ей, для выражения восторженных поздравлений старинной подруги, но Рози так взволнована, что и не заметит. Мисс Кавендиш продолжала разливаться соловьем о достоинствах контракта, о грандиозности роли, о том, что в Правлении (это
— Рози, это твоя Золотая Возможность!
— Знаю. Я это сама чувствую, — серьезно сказала Рози и добавила. — Господи! Пожалуйста, не оставь меня! Господи, пусть будет успех!
— Дорогая моя, конечно будет, — проговорила Мэри и ни за какие блага в мире не удержалась бы, чтобы не добавить: — Хотя, конечно, пьесы я не читала.
— Самый настоящий Бонго. Эксцентричная комедия. Знаешь? И не стоило бы так говорить, но это просто моя роль. Бонго сказал, что, когда писал, имел в виду именно меня.
Мисс Беллами рассмеялась:
— Дорогая моя, мы с тобой хорошо знаем нашего Бонго, правда? Он тысячу раз утверждал, что писал пьесу только для меня, а если взглянуть на них…
С проницательностью, которая порою так выводила Мэри из себя, Рози сказала:
— Мэри, ну порадуйся же за меня!
— Но, душечка, я, естественно, рада. Похоже, что тебе удивительно повезло, и я искренне надеюсь, что все будет хорошо.
— Конечно, я понимаю, что мне придется отказаться от роли в той новой пьесе, которую Ричард написал для тебя. Но, сказать по правде, там мне особо и нечего было играть. К тому же еще твердо ничего не решено, так что я никого не подведу, правда?
Мисс Беллами не удержалась:
— Дорогая, — сердечно улыбнулась она, — не будем ломать голову из-за пустяков: исполнитель на эту роль найдется в два счета.
— Правильно, — воскликнула счастливая Рози, и мисс Беллами почувствовала, как в ней тихо набирает силу один из ее редких приступов ярости.
— Но мы говорили о Берти, дорогая. Что он сделал?
— Ага! — в высшей степени возбуждения проговорила Рози и помахала пальцем.
Но тут вошел дворецкий Грейсфилд с подносом напитков. Мисс Беллами овладела собой:
— Ну, давай, — сказала она, — я тоже нарушу свое правило. Мы просто обязаны выпить за это, милая.
— Нет, нет и нет.
— Да, да и да. Одну крохотную за Рози.
Повернувшись к Рози спиной и загородив поднос, она плеснула в один стакан почти неразбавленный джин, а в другой — тоник с каплей джина. Первый стакан она дала Рози.
— За твое чудесное будущее, милая, — сказала она. — До дна!
— О боже! Мне не стоит.
— Ничего.
Они выпили.
— Ну и что Берти? — спросила снова мисс Беллами. — Говори же. Ты ведь знаешь, я буду молчать как могила.
Румянец, за который много лет назад Рози получила свое прозвище, выступил на ее щеках.
— Это действительно секрет, — сказала она. — Страшная тайна. Но я уверена, что он не будет против, если я доверюсь тебе. Понимаешь, в этой роли надо быть разодетой в пух и прах. Придется пять раз менять костюмы, и один должен быть роскошнее другого. Ни я, ни моя портниха с этим не справимся. Ну вот, а Берти ведь связан с Правлением. Он услышал об этом и, знаешь, дорогая, он предложил, сам предложил сделать для меня эскизы костюмов. И фасон, и материал, и пошив — все будет от Сарасена. И все совершенно бесплатно. Представляешь?
Волны ярости накатывали одна за другой на мисс Беллами и сотрясали ее, как электрические разряды. Едва у нее мелькнула мысль, что сейчас она закатит истерику и что для нее это очень плохо, как она тут же взорвалась.
Взрыв вызвал сам Берти, вприпрыжку влетевший в комнату и увитый гирляндой тубероз. Увидев Рози, он остановился как вкопанный, перевел взгляд с нее на мисс Беллами и побледнел.
— Берти, — сказала Рози, — я проговорилась.
— Что ты наделала! — произнес он. — Как ты могла!
Рози разрыдалась.
— Я сама не знаю, — заикаясь, пробормотала она. — Я не хотела, Берти, дорогой. Прости меня. Это потому, что я выпила.
— Променяла меня на бутылку, — вполголоса сказал Берти.
Мисс Беллами выпрямилась во весь рост, что было одним из ее наиболее внушительных театральных приемов, подошла к Берти и, приблизив к нему вплотную лицо, тихо проговорила:
— Ты гадина, Берти. Вероломный, двуличный, подлый гаденыш.
Схватив и разорвав гирлянду, она швырнула ее ему в лицо.
Глава 2
Приготовления к приёму
1
Подобные приступы ярости случались с Мэри Беллами не часто, но их необузданность вселяла в окружающих ужас. Это были не те традиционные для театрального мира истерики, которые, казалось, доставляли удовольствие и зрителям и исполнителю. Напротив, она страдала от них, как от сильнейшей мигрени, а после чувствовала себя совершенно истерзанной и обессиленной. Они начинались внезапно, продолжались долго, а последствия их были непредсказуемы.