Смерть в доме творчества

Он лежал уже несколько минут, а пуль больше не было. Мерзлая сырость холодила ему живот и грудь, но сверху грело солнце, спине было приятно, и вставать не хотелось. Очутившись так близко к земле, он заметил, что цветочки кое-где уже были, совсем крошечные, желто-фиолетовые, без листьев. Он протянул руку и сорвал несколько — стебельки были такие нежные, что первые два превратились у него в пальцах в кашицу. Осторожно вынимая из почвы цветок за цветком, писатель даже прополз несколько метров по-пластунски.

Когда набрался небольшой букетик, он решил встать. Это было трудно. Суставы закоченели, а цветы еще больше связывали движения. Писатель вытащил из кармана носовой платок и завернул в него цветы. Затем встал на четвереньки. Но подняться не удалось. Тогда он снова лег, перевернулся на бок, уперся в землю обеими руками и сел. Рядом стояло тонкое молодое дерево. Писатель дотянулся до ствола и, перебирая по нему руками, встал. Он пошел назад и скоро вышел к знакомой тропе.

Весь перед его нового костюма был испачкан. Листья и хвоинки писатель стряхнул рукой, но живот и грудь были покрыты большими пятнами грязной сырости. Это была земляная грязь и, высохнув, должна была легко cчиститься, но ясно было, что к завтраку и к обеду придется выходить в старой куртке, которую писатель взял, чтобы надевать только у себя в комнате. Это было неприятно. Приятно же было то, что об этом происшествии наверняка можно было рассказать в столовой, и всю обратную дорогу писатель репетировал свой рассказ, чтобы он вышел недлинным и занимательным.

На кухне, куда он зашел попросить баночку для цветов, все получилось легко и непринужденно. Подавальщица Зина сказала:

— Какие цветочки хорошенькие!

А он ответил:

— Меня из-за этих цветочков чуть не убило!

И тут же все рассказал. Зина слушала и ахала, и повариха, чистя картошку к обеду, тоже слушала и бормотала: «Стреляют, стреляют, войны на них нет», и он сказал им свое имя-отчество, и в конце концов оставил им букетик, хотя они отнекивались и говорили: «Вам самим пригодится!». Затем он подхватил чайник с кофе, который Зина собиралась нести в столовую, и так и вошел туда, следом за нею, чувствуя себя совсем своим.

Молодого, бритого еще не было, а Беляков со своей старушкой, видимо, уже откушали, так как вокруг их грязных приборов валялись кучки раскрошенного хлеба и яичная скорлупа.

Писатель сел на свое место и вдруг почувствовал, что есть ему совершенно не хочется. Для вдохновения он стал смотреть на детских писательниц, которые ели с тем же проворством, что и вчера, и с теми же жалобами на начальство, которое вводит их в соблазн чрезмерно обильной и вкусной пищей. Но вместо аппетита он почувствовал легкую тошноту и отвел глаза. Его немного знобило. Он заставил себя выпить чашку кофе и надкусил пирожок с капустой, но от сдобного теста затошнило сильнее. Нужно было пойти к себе и лечь, но писателю очень хотелось дождаться вчерашнего своего собеседника и рассказать при нем о своем утреннем приключении. Тот, действительно, скоро появился, и даже кивнул писателю, и восточный человек тоже пришел, и тоже поздоровался с писателем, и спросил, как ему спалось на новом месте. И тогда писатель сказал:

— Спалось-то ничего, а вот меня сегодня чуть не убило в лесу.

И рассказал все так, как репетировал, с легкой насмешкой над самим собой, и даже мораль подпустил насчет того, как полезна близость к земле: упал, и только тогда увидел цветы. Все слушали внимательно, но не ахали, как на кухне, а одна из женщин сказала:

— Преступление, что они не выставили предупредительного знака.

Другая заметила:

— Да и вы хороши, видели колючую проволоку, и пошли.

А третья сказала:

— Может, это вовсе и не пуля была, а птица или просто послышалось.

Бритый молодой человек на это возразил:

— Нет, это пуля. Там стреляют, это правда. Я сам туда часто хожу.

— Знаете и ходите? — удивился писатель.

— Дурость, — ухмыльнулся молодой, и вдруг стал совсем как мальчишка. — Испытать, что чувствуют люди под обстрелом. Но только нет, это не то, там не опасно. Когда-когда залетит пулька, да и то на излете. А поближе подойти кишка тонка. А там никакой опасности практически нет. Так что вы сильно не переживайте.

Последнее огорчило писателя, он ведь на самом деле не испугался. Вероятно, он напрасно рассказал, происшествие и впрямь было ерундовое. Или рассказал не так, недостаточно легко и юмористично. И, чтобы поправить дело, он со смехом сказал молодому человеку:

— А вот, когда вы в следующий раз пойдете, возьмите меня с собой, да выйдем на опушку поближе, и посмотрим, кто больше будет переживать!

— Ох, мужчины, ох, петухи, — укоризненно сказала одна из женщин.

— Мужчины… — пробормотал молодой человек с сомнением, и писателю не пришло в голову, что тот, может быть, имеет в виду самого себя. — К чему вам это? — обратился он к писателю. — Ну, у меня есть это дурное желание проверить себя, у меня на то свои причины, а вам-то к чему?