Смерть в Дрездене

Все имения по уезду заполнены родственниками, знакомыми и незнакомыми из Москвы. Живут порой целыми семьями в одной горнице. Принимали всех, кто просился, не разбирали, у нас живут Погожевы, семь человек да дворня, и еще две семьи, ты их не знаешь. Дети малые болеют, старушка одна на моих руках третьего дня умерла. Нянька Матрена тоже на прошлой неделе… Страшно. Но я рада, что дело есть, весь день в трудах и заботах. Так легче.

О французе твоем трудно мне судить. Как думаю, что его пуля тебя ранила… Но тебе виднее, я ведь его не знаю. Может, он и хороший человек. Ведь не стали же все французы негодяями. Тоже ведь не своей волей шли. Раньше бы сказали: волей узурпатора и деспота Бонапарта. А теперь? Волей вице-короля Евгения? Да неужто у этого вице-короля, о коем вчера еще никто и слыхом не слыхал, власть и сила такая? Не верится. Но тогда чья же это воля?

Слышала я, что M-r Сперанский по указу государя из Нижнего в Пермь послан. Будто он неуместные какие-то разговоры вел и на него в Петербург донесли.

Напиши Настеньке, что я ее люблю и встречи с нетерпением жду.

22. «Московские ведомости» в ноябре 1812 г

Из Радзивиллова, ноябрь 7. В австрийской газете под названием Oesterreichischer Beobachter, № 511, под статьей из Франции помещено следующее: «Граф Дежан, первый генерал-инспектор инженерного ведомства, назначен быть президентом военной комиссии, которая будет судить трех бывших генералов Мале, Лагори и Гвидаля с прочими виновными. Journal de Paris возвещает, что упомянутые бывшие генералы 23-го числа октября в половине осьмого часа утра отважились на разные насильственные поступки против государственных чиновников, которых попечению в особенности вверена всеобщая безопасность в Париже. Через три четверти часа после того, продолжает упомянутый журнал, бессмысленные те люди были арестованы и приведены в несостояние больше вредить: а через два часа были уже в руках полиции и все те, коих они обольстили к соучастию в их дерзости…»

Хотя по сим французским известиям, сие возмущение представляется неважным, имевшим целию своею токмо грабеж и похищение казны, и почитается прекращенным и утихшим, однако ж небезосновательные слухи утверждают, напротив, что дух возмущения в Париже день ото дня усиливается и распространяется…

23. Из мемуаров Талейрана

Находясь в течение стольких лет в гуще его (Наполеона) планов и, так сказать, в самом кратере его политики, я был свидетелем всего, что делалось и подготовлялось против него…

…Я знавал Мале в его лучшие времена. Он был человек мужественный и решительный, но после любой встречи с ним всегда оставалось какое-то недоумение: на что намерен направить этот человек свою решительность? В 1812 году ему было за пятьдесят лет. Он давно уже был в отставке, и притом не по своей воле. Служа в наших войсках в Италии, он был обвинен в злоупотреблениях, и император, всегда вершивший скорый (но далеко не всегда правый) суд, уволил его в отставку.

Самолюбие Мале было жестоко уязвлено. Никакого другого дела, кроме военного, он не знал, семьи у него, насколько я знаю, не было. Так сказать, от нечего делать он оказался среди республиканских заговорщиков и даже стал их главой, так как им были нужны его военные познания. Выданный одним из сообщников, Мале попал в тюрьму.