Смерть в душе

Гомес встал. Рубашка уже вымокла насквозь. Он пошел к зеркалу завязать галстук:

– Он согласен?

– В принципе – да. Шестьдесят долларов в неделю за твою хронику выставок. Но он хочет тебя видеть.

– Увидит, – сказал Гомес. – Увидит.

Он резко обернулся:

– Мне нужен аванс. Надеюсь, он не откажет?

Ричи пожал плечами. Через некоторое время он ответил:

– Я ему говорил, что ты из Испании, и он опасается, как бы ты не оказался сторонником Франко; но я ему не сказал о… твоих подвигах. Не говори ему, что ты генерал: неизвестно, что у него на душе.

Генерал! Гомес посмотрел на свои потрепанные брюки, на темные пятна, которые пот уже оставил на рубашке. И с горечью проговорил:

– Не бойся, у меня нет желания хвастаться. Я знаю, чего здесь стоит, что ты воевал в Испании: вот уже полгода, как я без работы.

Казалось, Ричи был задет.

– Американцы не любят войну, – сухо пояснил он.

Гомес взял под мышку пиджак:

– Пошли.

Ричи медленно сложил газету и встал. На лестнице он спросил:

– Твоя жена и сын в Париже?

– Надеюсь, что нет, – живо ответил Гомес. – Я очень надеюсь, что Сара сообразит бежать в Монпелье.

Он добавил:

– У меня нет о них известий с первого июня.

– Если у тебя будет работа, ты сможешь их вызвать к себе.

– Да, – сказал Гомес. – Да, да. Посмотрим.

Улица, сверкание окон, солнце на длинных плоских казармах из почерневшего кирпича без крыши. У каждой двери ступеньки из белого камня; марево зноя со стороны Ист-Ривер; город выглядел хиреющим. Ни тени: ни на одной улице мира не чувствуешь себя так ужасно, весь на виду. Раскаленные добела иголки вонзились ему в глаза: он поднял руку, чтобы защититься, и рубашка прилипла к коже. Он вздрогнул:

– Убийственно!

– Вчера, – говорил Ричи, – передо мной рухнул какой-то бедняга старик: солнечный удар. Брр, – поежился он. – Не люблю видеть мертвых.

«Поезжай в Европу, там насмотришься», – подумал Гомес.

Ричи добавил:

– Это через сорок кварталов. Поедем автобусом.

Они остановились у желтого столба. Молодая женщина ждала автобус. Она посмотрела на них опытным угрюмым взглядом, потом повернулась к ним спиной.

– Какая красотка, – ребячески заметил Ричи.

– У нее вид потаскухи, – с обидой буркнул Гомес.

Он почувствовал себя под этим взглядом грязным и потным. Она не потела. Ричи тоже был розовым и свежим в красивой белой рубашке, его вздернутый нос едва блестел. Красавец Гомес. Красавец генерал Гомес. Генерал склонялся над голубыми, зелеными, черными глазами, затуманенными трепетом ресниц; потаскуха увидела только маленького южанина с полсотней долларов в неделю, потеющего в костюме из магазина готового платья. «Она меня приняла за даго»[3]. Тем не менее он посмотрел на красивые длинные ноги и снова покрылся потом. «Четыре месяца, как я не имел женщины». Когда-то желание пылало сухим солнцем у него в животе. Теперь красавец генерал Гомес упивался постыдными и тайными вожделениями зрителя.

– Сигарету хочешь? – предложил Ричи.

– Нет. У меня горит в горле. Лучше б выпить.

– У нас нет времени.

Он со смущенным видом похлопал его по плечу.

– Попытайся улыбнуться, – сказал он.

– Что?

– Попытайся улыбнуться. Если Рамон увидит у тебя такую физиономию, ты нагонишь на него страх. Я не прошу тебя быть подобострастным, – живо добавил он в ответ на недовольный жест Гомеса. – Войдя, ты приклеишь к губам совершенно нейтральную улыбку и там ее и забудешь; в это время ты можешь думать о чем хочешь.

– Хорошо, я буду улыбаться, – согласился Гомес.

Ричи участливо посмотрел на него.

– Ты тревожишься из-за сына?

– Нет.

Ричи сделал тягостное мыслительное усилие.

– Из-за Парижа?

– Плевать мне на Париж! – запальчиво выкрикнул Гомес.

– Хорошо, что его взяли без боя, правда?

– Французы могли его защитить, – бесстрастно ответил Гомес.

– Ой ли! Город на равнине?

– Они могли его защитить. Мадрид держался два с половиной года…

– Мадрид… – махнув рукой, повторил Ричи. – Но зачем защищать Париж? Это глупо. Они бы разрушили Лувр, Оперу, собор Парижской Богоматери. Чем меньше будет ущерба, тем лучше. Теперь, – с удовлетворением добавил он, – война закончится скоро.

– А как же! – насмешливо подхватил Гомес. – При таком ходе событий через три месяца воцарится нацистский мир.

– Мир, – сказал Ричи, – не бывает ни демократическим, ни нацистским: мир – это просто мир. Ты прекрасно знаешь, что я не люблю гитлеровцев. Но они такие же люди, как и все остальные. После завоевания Европы у них начнутся трудности, и им придется умерить аппетиты. Если они благоразумны, то позволят каждой стране быть частью европейской федерации. Нечто вроде наших Соединенных Штатов. – Ричи говорил медленно и рассудительно. Он добавил: – Если это помешает вам воевать предстоящие двадцать лет, это уже будет достижением.