Смерть в экстазе

В вестибюле оказалось некоторое число жильцов, входивших и выходивших из лифтов, или просто сидящих в креслах. Я постоял какое-то время перед лифтом, вглядываясь в мелькающие лица. На них, казалось мне, обязательно должны были присутствовать следы размывания личности.

Комфорт массового производства. Помещение, чтобы спать, есть, смотреть три-ди, но не для того, чтобы быть хоть кем-то. Живя здесь, не владеешь ничем. Какого рода люди будут так жить? Они все должны выглядеть одинаково, как отражения в зеркальном трельяже парикмахерской.

Тут я заметил волнистые каштановые волосы и темно-вишневый бумажный костюм. Управляющий? Мне пришлось подойти ближе, чтобы удостовериться. Такого рода лица вечно остаются незнакомыми.

Он увидел мое приближение и стал улыбаться без особого энтузиазма.

– О, здравствуйте, мистер… э… Вы нашли… – он не мог подобрать правильного вопроса.

– Да, – ответил я так или иначе на его вопрос. – Но я хотел бы кое-что выяснить. Оуэн Дженнисон прожил здесь шесть недель, не так ли?

– Шесть недель и два дня – до того, как мы открыли его дверь.

– А у него бывали посетители?

Брови собеседника поползли вверх. Между делом мы подошли к его кабинету, и я разобрал надпись на двери: “ДЖАСПЕР МИЛЛЕР, управляющий”.

– Разумеется, нет, – сказал он. – Любой бы заметил, что что-то неладно.

– Вы хотите сказать, что он снял комнату исключительно с целью умереть? Вы его видели только раз?

– Думаю, что мог бы… хотя нет, погодите, – управляющий глубоко задумался. – Нет. Он зарегистрировался в четверг. Разумеется, я заметил его загар, типичный для поясника. Потом, в пятницу он выходил. Я случайно увидел, как он прошел мимо.

– В этот день он приобрел дроуд? Нет, оставим, вы этого знать не будете. И это был последний раз, когда вы видели его выходящим наружу?

– Да, именно.

– Значит, в четверг вечером или в пятницу утром у него могли быть посетители.

Управляющий отрицательно затряс головой.

– Почему не могли?

– Видите ли, мистер, э…

– Хэмилтон.

– У нас на каждом этаже есть голокамера, мистер Хэмилтон. С ее помощью делают снимок каждого постояльца в тот момент, когда он входит в свою комнату – только раз. Приватность – это одна из услуг, которую постоялец приобретает вместе с квартирой, – сказав это, управляющий несколько подтянулся. – По этой же причине голокамера снимает любого, кто не является постояльцем. Таким способом жильцов защищают от нежеланных вторжений.

– И никаких посетителей любой из квартир на этаже Оуэна не было?

– Нет, сэр, не было.

– Ваши жильцы любят одиночество.

– Возможно, что и так.

– Полагаю, что постояльцев от гостей отличает центральный компьютер на первом этаже.

– Именно.

– Значит, шесть недель Оуэн Дженнисон сидел в своей комнате в одиночестве. Все это время на него никто не обращал внимания.

Миллер старался отвечать холодно, но он слишком нервничал.

– Мы стараемся обеспечить нашим гостям приватность. Если б мистер Дженнисон пожелал получить помощь любого рода, ему достаточно было только взять телефон. Он мог бы позвонить мне, или в аптеку, или в супермаркет.

– Хорошо, мистер Миллер, благодарю вас. Это все, что я хотел узнать. Я хотел понять, как Оуэн Дженнисон мог ожидать смерти шесть недель, и никто этого не заметил.

Миллер сглотнул слюну.

– Он умирал все это время?

– Ага.

– Мы не могли этого узнать. Как мы могли бы? Не вижу, в чем вы можете нас обвинить.

– Я тоже не вижу, – сказал я, протискиваясь к выходу.

Миллер стоял близко, и мне пришлось его отпихнуть. Мне стало стыдно. Этот человек был абсолютно прав. Пожелай Оуэн помощи, он получил бы ее.

Стоя снаружи, я смотрел на зазубренную голубую полосу неба между верхушками зданий. Показалось такси, я нажал кнопку вызова, и оно опустилось.

Я вернулся назад в штаб-квартиру АРМ. Не для работы – при таких обстоятельствах я не мог заниматься никакой работой, – а чтобы поговорить с Жюли.

Жюли: высокая девушка лет под тридцать, зеленые глаза, длинные волосы с рыжими и золотыми прядями. И две широкие коричневые отметины от хирургических щипцов над правым коленом; только их сейчас не было видно. Я заглянул в ее кабинет через стекло с односторонней прозрачностью и смотрел, как она работает.

Она сидела в контурном кресле и курила. Глаза ее были закрыты. Временами, когда она концентрировалась, ее лоб морщился. Временами она бросала взгляд на часы и снова закрывала глаза.

Я не прерывал ее. Я знал важность того, чем она занималась.

Жюли. Она была некрасива. Ее глаза были слишком широко расставлены, подбородок слишком квадратный, рот слишком широкий. Неважно. Жюли могла читать мысли.