Смерть в губернском театре

Дуэлянтов увезли – Селезнева в Александровскую больницу, осмотреть рану, а Сурина в полицию. Формально, эта часть города находилась в ведении III-ей части, но так как дело об убийстве вели подчиненные Богородицкого, то и Родион отправился на Московскую. Там пристав встал перед непростой дилеммой. С одной стороны, дуэли действительно карались законом, и актера могли ждать шесть лет заключения. С другой, на дуэли никто не погиб, рана Селезнева действительно оказалась лишь царапиной, а семейство Суриных пользовалось в городе определенным влиянием.

Черкасова с его просьбой допросить Родиона по делу об убийстве Филимоновой пристав очень хотел бы отправить домой. Тем более, что мальчишка продолжал практически безостановочно утирать нос рукавом шинели и чихать так, что в общем зале подпрыгивали чернильницы на столах. Но Черкасов не отставал и умолял дать ему хотя бы десять минут для беседы с задержанным. Времени на раздумья было в обрез – Сурины обивали порог губернатора, а значит скоро в часть мог прибыть либо Василисов (если Долгово-Сабуров примет решение отпустить молодого актера), либо адвокат Родиона (если дело все-таки будет рассматриваться в суде). В конце концов, Богородицкий махнул рукой и разрешил Константину переговорить с Суриным.

– Пришли нотации читать? – с усмешкой спросил Родион у вошедшего коллежского секретаря.

– Нет, на самом деле поговорить о Татьяне Георгиевне, – Константин уселся напротив и вгляделся в лицо собеседника. С того мигом слетела ухмылка и он зло зыркнул на сыщика в ответ. Не обращая на это внимания, Черкасов продолжил. – Судя по вашему поведению, госпожа Филимонова была вам очень дорога.

– Предположим.

– Но при этом на вопрос о ваших отношениях с Татьяной вы ответили, что они были исключительно профессиональными.

– Не вижу противоречий, – так же коротко ответил Сурин.

– Что же это, вы столь высоко цените своих коллег, что ради, скажем, Митрофана Федоровича устроили бы скандал на кладбище или вызвали человека на дуэль?

– Если вы планируете и дальше задавать подобные дурацкие вопросы, то я лучше помолчу, – откинулся на спинку стула Родион.

– А и молчите себе на здоровье, Бог с вами, – повторил его позу Черкасов. – Давайте-ка лучше расскажу, что я думаю по этому вопросу, а вы меня поправите, если я ошибаюсь. Думается мне, что Татьяна Георгиевна была для вас не просто партнером по спектаклю. По всему видать, вы человек пылкий, темпераментный. А покойная, чего уж греха таить, была очень красива.

Константин вновь подался вперед и теперь, не мигая, смотрел на Сурина. Вид у него оставался по обыкновению чуть растерянным, голос – мягким, и шмыгающий нос он все так же вытирал рукавом. Но Родион скорее почувствовал, чем увидел, что в поведении молодого коллежского регистратора что-то переменилось. А Черкасов меж тем продолжал.

– Вы уж меня простите, я в театре никогда не бывал, но кажется, что для актера вы не очень хороши в сокрытии собственных чувств. Смерть Татьяны стала для вас настоящим ударом. Вы искренне скорбели. А что остальная труппа? Митрофан Федорович думал лишь о том, чтобы вовремя открыть театр. Другие актеры недостаточно скорбят. Селезнев – так вообще отвратителен. А тут еще и арест Осипа Эдмундовича…

Константин печально цокнул языком.

– Будьте откровенны, Родион Герасимович. Вы же не считаете, что господин Вайс убил Татьяну, ведь так?

Сурин попытался что-то ответить, но вместо этого уронил подбородок на грудь и отрицательно покачал головой.

– Именно это вас так разъярило! Вы уверены, что Осип Эдмундович невиновен. Что Селезнев оговорил его. А это значит, что дело будет закрыто, в тюрьму отправится безвинный человек. Но – и для вас это самое страшное – настоящий убийца Татьяны останется на свободе.

Родион кивнул. Его плечи легонько подрагивали от рыданий. А Константин вкрадчиво продолжил.

– Открою вам секрет. Только вам. Это останется строго между нами, – он доверительно придвинулся еще ближе. – Я тоже не верю, что Осип Эдмундович – наш убийца. Но для того, чтобы это доказать, мне нужна ваша помощь. Вы должны быть откровенны со мной. Кристально чисты. Рассказать все, что вы знаете. Что думаете. Ради Татьяны. Вы готовы на это пойти?

Родион поднял на сыщика мокрые от слез глаза и вновь кивнул, на этот раз более уверенно.

***

Если Павел Руднев чего и не любил, так это безделья и ожидания. Вернее, не так – побездельничать он любил, но это тоже было своего рода занятие. Посидеть в беседке с книгой. Меланхолично попить чаю. Полежать с утра в постели, никуда не торопясь. Но вынужденное безделье? Нет, от этого его тело буквально зудело, ноги нетерпеливо притоптывали, а руки не находили себе места.

После дуэли ему-таки пришлось вернуться в гимназию и отвести положенные уроки. Даже не самые внимательные ученики заметили, что в этот день всегда собранный и увлеченный учитель вел занятия вяло, словно по инерции. Его мысли явно витали где-то в другом месте.