Смерть в конце тоннеля

Ее нельзя было не любить. Она заводила друзей так же естественно, как другие дышали, потому что ее участие и интерес к людям были неподдельны. Продавец в магазине, зубной врач, водитель автобуса, электрик — все обожали ее и всегда рады были видеть. Встречи с ней поднимали им настроение.

Джойс выросла в доме, где царили любовь, доверие, понимание и строгость. Ее энергия была безгранична, оптимизм — заразителен. За пять лет замужества она родила двоих детей, мальчика и девочку. Первые роды были трудные и опасные из-за узкого таза. Второй ребенок — мальчик — родился путем кесарева сечения.

Но за последние два года она изменилась. Ее движения стали нервными, под глазами залегли темные тени, что придавало ей утонченный, болезненный вид. Теперь Джойс бывала и молчалива, и грустна.

Пол Конклин являлся существом более сложной организации, чем его жена Джойс. Ему было двадцать восемь лет, он был высокий, темноволосый и худой. Свое детство Пол отбыл, как отбывают тюремный срок, в семье, которой не было, обреченной на распад, но не распавшейся, где ненависть — это голос за закрытой дверью, презрение — долгий пристальный взгляд, насилие — осязаемая в пустых комнатах материя.

Он долго искал спасения, пока наконец не нашел его внутри себя, в лабиринтах своего удивительного разума. Пол посвятил себя интеллектуальному совершенствованию. Только обладая интеллектуальным превосходством над другими, он мог чувствовать себя в безопасности.

Два года он прожил затворником, изучая шахматы, и в пятнадцать лет принял участие в матче на звание чемпиона мира. Еще через год ему наскучило играть с равными соперниками, и он оставил шахматы.

Пол стал сочинять атональную музыку. Когда ему стукнуло всего восемнадцать лет, его произведения уже исполняли небольшие инструментальные группы. Это была удивительная музыка — смелая, сложная, полихроматическая, и все же слушать ее было все равно что слышать, как бесконечно падают с крыши сосульки. Она не говорила ни о чем, кроме как о своей виртуозности.

В двадцать лет Пол опубликовал работу по антисиллогическому методу в символической логике, которая вызвала много споров среди математиков. В двадцать два года, после восьми месяцев психоанализа, поступил в траппистский монастырь. Два месяца спустя сбежал оттуда и стал работать в актуарном отделе крупной страховой компании.

Надменность была основной чертой его характера. Среди людей Пол держался либо молча и отчужденно, с презрением взирая вокруг, либо все общество становилось жертвой его язвительного остроумия. И, при всем своем уме и блеске, он оставался одиноким, как последний человек на земле.

Пол знал, что достоин большего, чем служить в страховой компании. Но зато здесь он работал один и делал важное дело — переводил статистические данные в формулы для компьютеров, чтобы получить более детальный и гибкий прогноз расходов и доходов компании. Эта чистая математика, свободная от влияния человека, представлялась ему в виде многомерного продолжения той самой шахматной доски, которая так поразила его в тринадцать лет, когда он в первый раз увидел, как ходят фигуры.

Джойс Макаллен была новой девушкой, принесшей ему данные с нижнего этажа. Он лишь мельком взглянул на нее. Она засмеялась и спросила, почему он такой странный. Сначала Пол подумал, что с ее стороны это какая-то гамбитная ловушка. Но потом понял, что ей на самом деле интересно знать, что ее внимание к нему искреннее. И он, сперва неохотно, начал выбираться из голубых ледяных пещер своего интеллекта навстречу ее теплу и любви. Раньше его никто не любил. Что-то внутри его медленно, опасаясь получить отпор, возвращалось к жизни.

Они поженились. Пол говорил в шутку, что свадьба — это не то языческий обряд, не то мазохистский ритуал. Джойс вызывала в нем тщательно скрываемое благоговение, священный трепет. Он был дикарь, который обрел богиню огня и поклонялся ей. Раньше Пол верил только в необъяснимость собственного разума, теперь поверил в нее, и это опровергало его нигилизм. Три года Пол Конклин, согретый ее любовью, был нормальным человеком.

Два года назад все началось снова. Все. Черная меланхолия. Отчуждение. Стены изо льда. Мало-помалу Пол удалялся от Джойс, погружался в свои неудобные холодные пещеры, и теперь на его лицо лишь изредка падал бледный отсвет ее огня. Он знал, что делал, и видел, что делает с ней. Он мог взглянуть на себя со стороны, увидеть свое отдаление и попытаться остановить его, но не находил для этого ни одной зацепки.

Эта ссора была похожа на остальные. Из-за нового шоссе вид города изменился, и они не сразу нашли ресторан. Сначала Джойс сомневалась, но, как только они вошли, сразу узнала место. Они сели за столик на двоих у окна.

— Даже столик тот же самый, Пол, — улыбнулась Джойс.

— Не уверен…

— А я уверена. — Безразличие его тона ее не обескуражило.

Он развернул салфетку.

— Подумать только, это, может быть, та же самая ложка.

— Не говори так, Пол.

— Почему я не должен так говорить? Я подыгрываю тебе. Разве тебе не хочется, чтобы это была та самая ложка?