Смерть в кредит

Никогда не приходилось мне иметь дело с подобными чудовищами. Я начинал понимать тех десятерых недоносков, что были до меня. Представляю, какой они имели бледный вид… Таких пугающих изделий больше ни у кого в продаже не было. Со времени последних романтиков их стыдливо прятали… Может быть, их передавали друг другу в семьях?.. в момент наследования, но с множеством предосторожностей… Нужно было иметь немало мужества, чтобы разложить подобный набор перед неподготовленными людьми… Весь сногсшибательный комплект… Они могли подумать, что над ними издеваются!.. Даже Горлож больше не осмеливался… То есть сам лично, собственной персоной! Он устал противостоять вкусам толпы!.. Эта героическая миссия была возложена на меня!.. Я стал главным торговым агентом!.. Никто еще не продержался больше трех недель…

Сам он вынужден был собирать крохи… Нужно было поддерживать мастерскую до тех пор, пока вернется мода… У него сохранились знакомства во многих лавках… Друзья, оставшиеся с лучших времен, не хотели, чтобы он полностью разорился. Подкидывали ему мелочевку… Неприятные починки. Правда, сам он к этому и не притрагивался… Всем занимался наш Антуан. Призванием Горложа была резьба… Он не хотел портить себе руку на такой неквалифицированной работе, терять из-за какой-то ерунды свой класс и репутацию. Ничего не скажешь, в этом отношении он был непреклонен.

В девять часов я поднимался по улице Эльзевир. Не дожидаясь, пока появится сам хозяин, я сразу же бросался в центр Парижа, вооруженный собственным усердием и «килограммами» образцов… Поскольку я работал на улице, на меня навесили сразу все!.. Так уж вышло. От Бастилии до Мадлен… Я преодолевал огромные расстояния… Все Бульвары… Все ювелирные магазины один за другим… Не считая маленьких окрестных улочек… Меня уже трудно было чем-нибудь смутить… Я готов был на все, только бы снова привить покупателю вкус к резьбе. Я готов был сожрать этих драконов. В результате я даже начал воспроизводить их жуткие гримасы во время ходьбы… Исполненный рвения и усердия, я просиживал часами в лавках, на скамейке для коммивояжеров, рядом с покупателями.

В конце концов, я окончательно уверовал в возрождение искусства резьбы! Я в это поверил, черт побери! Я даже перестал замечать своих собратьев по профессии. Меня не волновали их рожи, перекашивавшиеся при одном упоминании моего имени. Когда подходила моя очередь, я приближался, вежливый и медоточивый. Тихонько из-за спины я доставал свой маленький ларчик, наименее отпугивающий… На подставочке… Эти скоты даже не пытались мне ничего объяснить… Они делали мне знак убираться… Как будто я сам какая-то нечисть…

Тогда я шел дальше. Меня ничто не способно было остановить. В любое время года, в любую погоду, мокрый от пота или задыхаясь от жажды, я заходил в самые маленькие лавочки, к самым ничтожным жуликам-часовщикам, корчившимся между бутылкой и масляной лампой в пригородах Парижа…

Я обошел всех, от Шапель до Мулино. Я пробудил интерес к своей продукции у старьевщика из Пьерфитт и тряпичника из Сен-Мор. Я не забыл и тех, что прозябают вокруг Пале-Рояля со времен Демулена[50] под арками Монпасье… знаменитой выставки «открытий»… разуверившихся во всем мертвенно-бледных торговцев, застывших за своими прилавками… равнодушных уже и к жизни, и к смерти. У Одеона я обошел последних парнасских ювелиров, о которых даже нельзя было сказать, что они подыхают с голоду. Они просто жрали пыль. У них у всех были такие же образцы, почти идентичные, из свинца, которых хватило бы им на тысячи гробов и новых мифологических ожерелий… От нагромождения бесформенной массы всевозможных амулетов они вросли в землю вместе со своими прилавками… Они были почти полностью завалены, буквально тонули в них, напоминая египтян. Они больше не реагировали на меня. В них было что-то пугающее…

Я обегал все пригороды… Иногда в порыве энтузиазма я забирался так далеко, что, застигнутый надвигающейся ночью, почти заблудившийся, я вынужден был тратиться на омнибус, чтобы вернуться не слишком поздно. Из 35 франков в месяц мои родители оставляли мне 15… Они полностью уходили на транспорт. Поневоле я обходился дорого… В принципе, конечно, мне следовало бы ходить пешком… но тогда пришлось бы чаще тратиться на обувь!

* * *

Месье Горлож в поисках мелкого ремонта всегда ходил на улицу де ля Пэ. Он вполне мог бы нравиться, если бы не его борода, настоящее его проклятие. Она постоянно была в перхоти… «Сикоз»[51], так он ее называл…

Я часто замечал, как он, закрыв дверь, яростно чешется… Он всегда выходил в приподнятом настроении. В карманах у него неизменно было несколько перстней, которые нужно было починить, уменьшить или увеличить. Брошка, которую нужно было запаять… со сломанной застежкой. Цепочка, которую нужно сузить… какая-нибудь безделушка… что-нибудь еще… Этого хватало, чтобы поддерживать существование нашей конторы… Он был не слишком привередлив.