Смерть в кредит

Флосси тайком покуривала, я однажды накрыл ее в саду… В доме ничего не стирали, все белье отвозили в город, в специальную прачечную, находившуюся у черта на куличках, еще дальше, чем казармы. В эти дни у нас с Джонкиндом не было отдыха, мы поднимались, спускались с холма много раз, с огромными тюками… Кто больше и быстрее принесет наверх… Такой спорт я понимал… Это напоминало мне дни, проведенные на Бульварах… Когда ливень становился таким тяжелым и мощным, что казалось, небо обрушивается на крыши, низвергается смерчами, каскадами, бешеными струями, наши выходы превращались в фантастические путешествия. Мы держались рядом, втроем, чтобы противостоять потоку… Нора, ее формы, груди, ляжки… Можно было подумать, что вода твердая, настолько могучим был ливень, одежда прилипала к телу… Вперед продвигаться было невозможно… Тем более, подняться по лестнице, что вела на нашу скалу… Приходилось поворачивать к садам… делать крюк мимо церкви. Мы останавливались перед часовней… под портиком… ждали, пока кончится ливень.

Идиот радовался дождю… Он нарочно выходил из укрытия… Подставлял свою физиономию под потоки воды… Широко открыв рот… Он глотал капли, веселился… он дрожал, впадал в буйство… Танцевал джигу по лужам, прыгал, как нечистая сила… Ему хотелось, чтобы мы тоже танцевали… Так у него проходил приступ… Я начинал его понимать… Успокоить его было сложно… Приходилось дергать за веревку… привязывать его к ножке скамейки.

* * *

Я-то знал своих родителей, номер с разноцветным спортивным комплектом не мог пройти, я уже заранее веселился… Ответ был получен с опозданием, они не сразу пришли в себя. Они испускали истошные крики, предполагали, что я издеваюсь над ними и изобретаю увертки, чтобы замаскировать безумные расходы… Из всего они сделали единственный вывод: я не выучил английскую грамматику, потому что целыми днями гоняю в футбол. Таково было их последнее слово!.. Последняя отсрочка!.. Произношение не имеет значения!.. Сойдет любое!.. Только бы меня можно было понять, этого совершенно достаточно… Нора с хрычом еще раз прочитали письмо… Оно так и осталось раскрытым на столе… Некоторые места они не поняли… Оно показалось им странным, необычным… Я ничего не стал объяснять… Уже четыре месяца я был здесь, и из-за спортивного костюма не стал бы разводить пошлую болтовню… И все же это их занимало… Даже Нора казалась озабоченной тем, что я не хотел одеться по-спортивному, в униформу с раскрашенными нашлепками… Без сомнения, во время прогулок по городу это служило рекламой для «Meanwell». Что же касается самого высокого и самого разболтанного из всех… Мое появление на улицах позорило колледж. Наконец их просьбы… меня немного смягчили… я согласился на компромисс… примерить то, что починили… то, что Нора составила из двух старых костюмов своего старикана… Сложная комбинация… меня замечательно прикинули… я стал еще более нелепым, бесформенным, безликим, но это избавляло меня от приставаний… Тогда же мне досталось украшенная двухцветным гербом крошечная оранжевая каскетка, похожая на ермолку… На моей огромной тыкве она выглядела довольно забавно… Но каскетка казалась им необходимой для престижа заведения… Таким образом, приличия были соблюдены… Теперь я мог свободно гулять, никого не оскорбляя своим видом…

Я гулял, и ко мне не цеплялись… Я считал, что это главное, лучше ничего и быть не может… Если бы они очень настаивали, я бы надел и цилиндр… только чтобы доставить им удовольствие… Один такой у них имелся для посещения воскресной мессы… Она сопровождалась криками: «Сесть! Встать!» Моего мнения никто не спрашивал… меня просто водили на службы… чтобы я не скучал дома один… К тому же нужно было присматривать за Джонкиндом… со мной и Норой он держался довольно смирно…

В церкви Нора казалась мне еще прекрасней, чем на улице, так мне казалось, по крайней мере. Под звуки органа в полусвете витражей ее профиль ослеплял меня… Я и сейчас как будто вижу ее… Уже много лет я вижу ее всякий раз, когда захочу. Плечи, шелковый корсаж, эти линии, эти очертания, изгибы тела – жестокие картины, нежность которых так трудно вынести… Да, я млел от наслаждения, пока наши ублюдки орали псалмы Саула…

В воскресенье после полудня, когда снова начинались гимны, я стоял на коленях рядом с ней… Старик долго читал, а я сжимал свой член двумя руками в глубине кармана. Вечером после мечтаний желание достигало наивысшей силы… Мальчишка, который сосал меня по воскресеньям, вечером был готов, он был удовлетворен… Но этого мне не хватало, я хотел бы ее, ее всю целиком, черт побери!.. В этом все очарование ночи… она приходит и сопротивляется вам… нападает на вас… увлекает вас… Вынести это невозможно… Из-за видений, которые меня одолевали, в голове все перепуталось… В столовой нам давали жрать все меньше, и я все больше был вынужден собирать крошки… В спальне же было так холодно, что едва старик уходил, мы снова натягивали одежду…