Смерть в облаках

– Немного выше среднего роста, темные волосы, матовое лицо, заостренный подбородок…

– Вы как будто приводите описание в паспорте, – перебила его Джейн. – Описание в моем паспорте просто оскорбительно. Все у меня «среднее» и «обычное». Нос средний, губы обычные (как вообще можно описывать губы?), лоб обычный, подбородок обычный…

– Но необычные глаза, – заметил Фурнье.

– Серые, ничего особо примечательного.

– И кто же вам сказал, мадемуазель, что этот цвет глаз непримечателен? – спросил француз, подавшись вперед.

Джейн рассмеялась.

– Вы прекрасно владеете английским языком, месье, – сказала она. – Но все-таки расскажите мне подробнее об Анни Морисо. Она красива?

– Assez bien[48], – осторожно произнес Фурнье. – И не Анни Морисо, а Анни Ричардс. Она замужем.

– Ее муж тоже здесь?

– Нет.

– А почему?

– Потому что сейчас он в Канаде или Америке.

Фурнье принялся пересказывать ей то, что им рассказала Анни. Когда его повествование близилось к завершению, к ним присоединился Пуаро. Он выглядел несколько подавленным.

– Что случилось, mon cher?

– Я только что беседовал с матерью Анжеликой. Это очень романтично – разговаривать с человеком, находящимся по другую сторону Атлантики, на другом конце света.

– Фотография, переданная по телеграфу, это тоже романтично. И о чем же вы беседовали?

– Она подтвердила все, что миссис Ричардс рассказала нам о своей жизни. Ее мать уехала из Квебека с французом, занимавшимся виноторговлей, в то самое время, когда ребенок особенно нуждается в материнской заботе. С точки зрения матери Анжелики, мадам Жизель катилась по наклонной плоскости. Деньги она присылала регулярно, но желания навестить дочь никогда не изъявляла.

– Фактически это повторение того, что мы уже слышали сегодня утром.

– Да, только эта информация более подробна. Покинув шесть лет назад Институт Марии, Анни Морисо стала работать маникюршей, а затем получила место горничной у одной леди и уехала вместе с ней из Квебека в Европу. Письма от нее мать Анжелика получала нечасто – примерно два в год. Увидев в газете заметку о расследовании убийства Мари Морисо, она поняла, что речь, по всей вероятности, идет о матери Анни.

– Кто же был ее мужем? – спросил Фурнье. – Если, как нам теперь известно, Жизель была замужем, и к ее убийству может быть причастен муж.

– Я думал об этом. И в этом заключалась одна из причин моего звонка. Джордж Леман, муж Жизель, бросивший ее, был убит в самом начале войны.

Немного помолчав, он неожиданно спросил:

– Что я сейчас сказал – не последнюю фразу, а перед ней? У меня возникла идея, а я даже не осознал этого… Я сказал что-то важное.

Призвав на помощь память, Фурнье принялся повторять содержание всего, сказанного Пуаро за последние несколько минут, но тот лишь недовольно качал головой.

– Нет-нет, не то… Ладно, оставим это.

Повернувшись к Джейн, сыщик вступил с ней в беседу. Когда завтрак подошел к концу, он предложил выпить кофе в вестибюле. Джейн согласно кивнула и протянула руку к сумочке и перчаткам, лежавшим на столе. Взяв их, она поморщилась.

– Что такое, мадемуазель?

– Ничего, – со смехом ответила Джейн. – У меня сломался ноготь. Нужно подпилить его.

Пуаро вдруг снова опустился на стул.

– Nom d’un nom d’un nom[49], – вполголоса произнес он.

Фурнье и Джейн с удивлением посмотрели на него.

– Что это значит, месье Пуаро? – воскликнула Джейн.

– Это значит, что я понял, почему мне знакомо лицо Анни Морисо. Я видел ее прежде… в самолете в день убийства. Леди Хорбери послала ее за пилкой для ногтей. Анни Морисо была горничной леди Хорбери.

Глава 25. «Я боюсь»

I

Это внезапное откровение произвело на всех троих ошеломляющий эффект. Дело принимало новый, совершенно неожиданный оборот.

Анни Морисо – казалось бы, столь далекая от произошедшей трагедии – в действительности присутствовала на месте преступления. Им потребовалось несколько минут, чтобы усвоить эту мысль.

Пуаро сделал отчаянный жест рукой. Его лицо исказила мучительная гримаса.

– Подождите немного, – сказал он. – Я должен подумать, должен понять, как это согласуется с моими теориями. Мне нужно кое-что вспомнить… Тысяча проклятий моему несчастному желудку! Меня тогда заботили исключительно собственные внутренние ощущения…

– Стало быть, она находилась на борту самолета, – задумчиво произнес Фурнье. – Теперь я начинаю понимать.

Джейн закрыла глаза, словно силясь что-то вспомнить.

– Высокая темноволосая девушка, – сказала она наконец. – Леди Хорбери называла ее Мадлен.

– Точно, Мадлен, – подтвердил Пуаро. – Леди Хорбери послала ее в конец салона за сумкой – красным дорожным несессером.

– То есть эта девушка проходила мимо кресла, в котором сидела ее мать? – спросил Фурнье.

– Именно так.

– И мотив, и возможность налицо.

Фурнье глубоко вздохнул и вдруг с силой ударил кулаком по столу, что совершенно не вязалось с его традиционно меланхоличным видом.

– Parbleu! – воскликнул он. – Почему никто не упомянул об этом раньше? Почему она даже не была включена в число подозреваемых?