Смерть в Париже

— Хорошо, — сказал хмуро, — вот передо мной поганое корыто. Ни единого огня на нем не видно. Никого на «Маргарите» нет и, возможно, не будет. Сколько мне еще здесь сидеть?

— Столько, сколько надо! — сам себе и ответил.

— Но я жрать хочу! Я воевал! — Так говорил генерал Чернота в булгаковской пьесе и ходил в кальсонах по парижским набережным. Но я не генерал и на мне не кальсоны, а вельветовые брюки. Однако голод у нас общий. Я собрался с силами и нашел аргумент:

— Все жрать хотят. И все воевали.

Так я развлекался, разговаривая сам с собой. Тем временем Париж утихомирился. Туристов давно уже не катали по реке, тачки над головой не летели более огненной ордой. Только иногда бомжи-клошары проходили мимо.

Стараясь не думать о том, что случилось со мной, и вспоминая содержание потрепанной книжки, я погрузился в странные фантастические видения, которые занимали меня, помогая коротать время. Мне чудилось русское средневековье. Я видел князей, собравшихся во Владимире и решивших не губить себя, свои семьи и своих людей. «Мертвые сраму не имут!» — пытался кто-то противиться, но большинство согласилось уйти. Этот молчаливый исход был ужасен. Города оставлены и сожжены. Население, бросив имущество, уходило на север, в леса. Сожгли Владимир, Суздаль, Изборск, Киев, Чернигов… И тут с ордой нагрянул Батый. Орда поживилась тем, что уцелело, и поскакала дальше. Растеклась по Польше. Побила хунгаров. Словно нож сквозь масло, прошла через германские земли. Железные рыцари выходили иногда из замков, но их вырезали со смехом. Орда разлилась по равнине северной Франции, уткнулась в океан. Каждую весну мелкие орды добегали с Волги, умножая новое население. Веселые женщины Парижа трахались с монголами, и каждый год рождались франкские дети с монгольскими скулами. Столицей Золотой Орды стал Париж. Пиренеи разделили арабский и франко-татарский мир. Нравы азиатских степей соединились с нравами Иль-де-Франс, Бретани, Нормандии, Бургундии, Прованса и Лангедока… А через столетия русские вернулись на свои земли с неиспорченными нравами и генами, и в конце двадцатого века Среднерусская возвышенность похожа на Скандинавию: аккуратные славяне честно трудятся и ездят по ровным дорогам и не позволяют проявляться тиранам. А в бедной Франции разгул коррупции и тяжелого пьянства. Одним словом, от франко-татарского этноса лихорадит Европу…

В бреду время проходит легче. Неожиданно я увидел, как открылась дверца чего-то кубического, похожего на рубку, и на борту «Маргариты» возникла тень. Она переместилась по палубе в сторону кормы, исчезла на мгновение, возникла снова, скрылась в рубке. Значит, на судне все-таки кто-то находится! Но кто? Габрилович? Охрана? Может. Габриловича уже убрали — на мне мир клином не сошелся — и это новые хозяева? Или — ловушка?

И тут я почувствовал, что замерз. Все-таки декабрь. Я поднялся и стал ходить вдоль стены. Сделал сотню быстрых шагов по нижней набережной и вернулся обратно. Под ближайшим мостом копошились клошары, и мне там делать было нечего.

Сидеть и ждать неизвестно чего не имело смысла. Следовало или валить отсюда, или проникать на судно. Валить — некуда. На «Маргарите» могла ждать пуля или удавка. Но они меня и так ждали на каждом перекрестке.

Сумку с вещами и афганским ножом я спрятал на набережной, как мне показалось, в укромном местечке. За Королевским мостом днем, судя по всему, велись строительные работы. На набережной стоял бульдозер и виднелась развороченная каменная кладка стены. В сторонке лежали булыжники аккуратной кучей, и мне пришлось повозиться, прежде чем удалось приготовить что-то наподобие тайника. Я и плащ снял, засунул его в сумку. Не самое лучшее место для хранения имущества, но другого не нашлось.

Засунув «Макарова» за брючный ремень, я трусцой побежал обратно, вернулся к тому месту, где пришвартовалась «Маргарита». Трап был поднят на борт. Само судно держалось на паре тросов. Переложив оружие во внутренний карман джинсовой куртки и оглядевшись, убеждаясь, что на набережной пусто, я стал карабкаться.

Я не циркач. Мне больно и неудобно. Был бы артист — пробежал и все.

Подтянувшись за край борта, проскользнул на палубу и притаился на корточках. Вслушался в пространство, боясь, что привлек внимание. Но я же старался делать все тихо. Так молодожены трахаются, когда живут вместе с родителями… Я же полз, словно улитка по веточке.