Смерть в пяти коробках

– Нет, вовсе нет. Разве вы не помните?.. Мастерс и все остальные были озадачены. Они с Г. М. даже поспорили. Он понял значение находок, но не знал, какое отношение они имеют к ней. Тут Г. М. попал в затруднение. Но негашеная известь и фосфор были не ее – они принадлежали человеку, с которым она очень тесно связана. Вы сразу поймете, о ком идет речь, если подумаете о связи между миссис Синклер и…

Сандерс поднял пузырек повыше, и они разглядели ковер из медвежьей шкуры по другую сторону от камина, а затем очертания кресла, в котором кто-то сидел и смотрел на них.

Это был Фергюсон. Когда он кивнул им молодым людям показалось, что он стал старше и страшнее.

Глава 11 ТАЙНА ПРИВИДЕНИЯ

Мерцающий луч не дрогнул. Сандерс ощутил, что у него, как ни странно, прояснилось в голове. На оклеенной обоями стене за Фергюсоном висел ученический эскиз – похоже, кисти самого Пикассо. Теперь Сандерс понял, почему Фергюсон показался ему таким странно знакомым и кого он напоминает. Фергюсон был ужасно похож на грубого и раздражительного школьного учителя с розгами. Даже кончики пальцев у Фергюсона были в чернилах.

Только на коленях у Фергюсона лежали не розги. Там лежал серебристый крупнокалиберный пистолет незнакомой Сандерсу марки.

На каминную решетку с шипением упал уголек, и Фергюсон заговорил, отводя указательным пальцем спусковой крючок:

– Итак… – Голос у него был грубый и спокойный. – Итак… Я же предупреждал: не суйтесь куда не следует!

Он обращался к Сандерсу, словно к двоечнику, который просит повысить ему оценку.

– Во-первых, не болтайте лишнего, молодой человек. Возможно, ваш приятель полицейский все еще караулит снаружи. Но вы не свистнете ему, юноша. А если свистнете, я пущу в вас нулю. Никакого грохота не будет – у меня пневматический пистолет. Хочу продемонстрировать вам, что я не бросаю слов на ветер. Это послужит вам хорошим уроком.

Казалось, Фергюсон почти не пошевелил рукой. Сандерс услышал всего лишь щелканье курка и глухой шлепок, словно ребенок выстрелил из духового ружья. Он ощутил острую боль, как будто кто-то ударил его в левое предплечье, повыше локтя. И больше ничего. Только в голове зашумело.

Сандерс не сводил взгляда с лица Фергюсона, которое исказила гримаса. Сандерс опустил голову и увидел на рукаве дырку, из которой торчала подкладка. Руке стало жарко, потом мокро. Прошло несколько секунд после выстрела, и руку стало жечь огнем. Сандерс почувствовал, как у него закружилась голова.

Но даже тогда он не осознал, что в него попала нуля. Просто ему стало нехорошо.

– На ручке кресла позади вас газета, – заявил Фергюсон. – Нет, не опускайте свет, дотянитесь левой рукой. Возьмите газету и подстелите ее под себя. Встаньте на нее! Я не хочу, чтобы вы закапали ковер. Делайте, как я вам велел!

Теперь вся рука горела; Сандерсу показалось, что она раздувается. Он с трудом пошевелил ею. И вдруг оказалось, что он стоит на газете.

– Вы все поняли? – спросил Фергюсон. – Или хотите, чтобы я проучил и вашу спутницу?

– Нет, – ответил Сандерс. – Если уж вам так нужно стрелять в кого-то, стреляйте в меня.

– Отлично, – хмыкнул Фергюсон и снова выстрелил.

На сей раз Сандерс не почувствовал, куда попала пуля и попала ли она вообще, – ему стало все равно. Примириться он не мог только с одним: оскорбительным, злобным спокойствием, с каким разглагольствовал Фергюсон, и змеиными плавными движениями его указательного пальца.

– Придется вам усвоить, – продолжал между тем тот, – что в нашем мире кое-что серьезно. Я ведь вас предупреждал. Но нет! Вы и так все знаете! Вы и эта молодая особа не наигрались в детстве. Решили, будто вы умнее всех. Ну хорошо, теперь расплачивайтесь! Делайте в точности то, что я вам приказываю. Передайте мне пузырек с фосфором. Возьмите газету в правую руку и подложите ее под левое плечо. Да, немножко больно, но я ведь мог целить в такое место, где было бы гораздо больнее! Если хоть капля крови упадет на ковер, вам несдобровать. А теперь оба – ко мне!

Фергюсон вполне мог бы быть школьным учителем, который сухо распекает десятилетнего ученика, доведшего его до ручки. Именно тон Фергюсона внушил Сандерсу дикую, головокружительную ярость. Но поделать он ничего не мог – они угодили в безвыходное положение.

Марша побледнела, однако тихо подошла, куда было велено. В конце комнаты находилась дверь, которую Фергюсон приказал Сандерсу открыть. Они прошли коридором и очутились в комнатке, где, судя по всему, и обитал Фергюсон.

На столе у камина горела лампа, накрытая газетой. Окна закрывали плотные жалюзи, дополненные толстыми красными шторами, через которые не пробивался ни один лучик света. Иол в комнате был каменный, в одном углу стояли кадки и каток для глаженья; здесь царил застарелый запах прачечной. Стул с сиденьем из конского волоса был пододвинут к яркому огню. На столе стояли стакан с горячим молоком, тарелка с холодным мясом, белым хлебом и уксусница. Фергюсон уселся на стул. Сандерс заметил, что на нем домашние тапочки, а из нагрудного кармана торчит авторучка.