Смерть в театре

На второй скорости он буквально вгрызся в затвердевшую проселочную дорогу, идущую под опасным углом к главному шоссе. Мотор выл и пел, а машина ползла вверх. Взбираясь, она теряла скорость. Теперь дорога начала взвиваться. Вот еще поворот, и, наконец, ветерок донес до них сладкий, душистый запах сосен, свежий прохладный воздух. Казалось невероятным, что всего двадцать секунд назад они оставили позади себя пожар, дым, свою судьбу, а может быть, и смерть...

Их окружила абсолютная темнота. Небо было черное, деревья черные, дорога черная. Воздух, как целительный бальзам, омывал божественной прохладой их измученные легкие и глотки. Они даже слегка опьянели от этого воздуха, жадно глотая его, вдыхая изо всех сил, так что легкие готовы были разорваться от обилия кислорода.

Потом их обуял смех.

— Боже,— смеялся Эллери, останавливая машину.— Это все слишком фантастично!

Инспектор хихикал.

— Вот именно. Уф! — Он дрожащими руками провел носовым платком по лицу.

Они сняли шляпы и с наслаждением дышали. Потом начали всматриваться, пытаясь разглядеть друг друга в темноте, и замолчали. Веселое настроение понемногу улеглось.

Эллери отпустил тормоза, и «дьюзенберг» двинулся вперед. Если прежняя дорога была трудной, то лежащая впереди — просто невозможной: чуть шире тропинки для скота, каменистая и заросшая. Но ни у одного из них не хватило духа обругать ее, ведь эта дорога была послана самими небесами. Она продолжала виться и взбираться вверх. И по-прежнему нигде никаких признаков присутствия человека. Фары, подобно усикам насекомых, нащупывали дорогу. Воздух становился все холоднее, запах леса опьянял, как вино. Крылатые существа гудели и кидались на свет фар.

Внезапно Эллери остановил машину.

Инспектор, который уже задремал, вздрогнув, проснулся.

— Ну, теперь что? — сонно пробормотал он.

Эллери внимательно прислушивался.

Мне кажется, отец, там, впереди, слышится какой-то звук.

Инспектор, наклонив голову набок, прислушался.

— Может быть, там люди?

— Не похоже,— сухо ответил Эллери.

Впереди раздался слабый треск, как будто в отдалении, в кустарнике, пробирался большой зверь.

Может, это горный лев? Как ты думаешь? — предположил инспектор, нервным движением нащупывая свой револьвер.

— Не думаю. Но если это так, то смею тебя уверить, он напуган не меньше нас. А кстати, разве в этой части страны водятся животные кошачьей породы? Скорее, это медведь, или олень, или что-нибудь подобное.

Машина снова двинулась вперед. Сонливость окончательно покинула обоих, им стало как-то не по себе. Треск слышался все яснее.

— Боже мой, а вдруг это слон? — пробормотал старик. Он поспешно достал револьвер.

И тут вдруг Эллери начал громко смеяться. Впереди них на сравнительно большом отрезке была прямая дорога, и Эллери увидел, как из-за отдаленного поворота, как бы нащупывая темноту, вылезли два пальца света. Через несколько мгновений они выпрямились и уставились в сверкающие глаза «дьюзенберга».

— Машина,— усмехнулся Эллери.— Убери свою пушку, ты, старая барыня. Горный лев,— передразнил он отца.

— Мне кажется, я что-то слышал насчет оленя,— ответил инспектор, не торопясь убирать свой револьвер.

Эллери опять остановил машину. Фары встречного автомобиля совсем приблизились к «дьюзенбергу».

— Неплохо в таком заброшенном месте вдруг оказаться в компании,— сказал он весело, быстро выпрыгивая из машины. Около фар «дьюзенберга» он остановился.— Эй,— крикнул он, махая рукой.

Встречная машина, старый «бьюик», который знавал лучшие времена, остановилась. Ее помятый нос фыркал у края дороги. Насколько можно было различить в темноте, в машине был только один пассажир. Его плечи и голова чуть виднелись за пропыленным ветровым стеклом, освещенным светом обеих машин. Из бокового окна высунулась голова. Измятая фетровая шляпа была надвинута на уши, которые торчали на огромной, как у троглодита, голове.

Лицо было чудовищно: толстое, огромное, одутловатое и влажное. Жабьи глаза утопали в подушках жира. Нос широкий и приплюснутый, губы — тонкие, плотно сжатые. Большое, нездоровое лицо, жестокое и угрожающее. Эллери инстинктивно почувствовал, что с владельцем этого лица шутки плохи.

Глаза — сверкающие щели — с жабьим упорством уставились на долговязую фигуру Эллери. Потом взгляд их перешел на стоящий позади «дьюзенберг», скользнул по неясно различимой фигуре инспектора и снова уперся в Эллери.

— С дороги, ты,— раздался рычащий голос, вибрирующий на басовых нотах.— Убирайся с дороги!

Эллери заморгал в ярком свете фар «бьюика». Уродливая голова снова показалась за ветровым стеклом. Эллери без труда догадался, что у обладателя такой головы должны быть могучие плечи. «И никакой шеи,— подумал он раздраженно.— Это даже неприлично. Шея должна быть у каждого».

— Послушайте,— начал он довольно вежливо,— это же нехорошо...

«Бьюик» фыркнул и начал двигаться вперед. Глаза Эллери гневно сверкнули.

— Стойте,— кричал он,— вы не сможете проехать по этой дороге, вы, грубый дурак! Там внизу пожар!

«Бьюик» остановился в двух футах от Эллери и в десяти от «дьюзенберга». Голова высунулась снова.