— Но... но...— начала мисс Форрест, уставившись на женщину, лежащую в кровати,— почему же она... почему?..
— Очень правильный вопрос, мисс Форрест,— пробормотал Эллери,— это вторая из двух проблем, которые я должен разрешить. Я уже разрешил первую и пришел к заключению, что миссис Ксавье невинна. Почему же она призналась в преступлении? Но и это...— он сделал паузу,— и это становится понятным, если немного подумать. Миссис Ксавье,— мягко проговорил он,— почему вы признались в преступлении, которого не совершали?
Женщина начала плакать, судорожные рыдания сотрясали ее грудь. Инспектор отвернулся и подошел к окну.
— Миссис Ксавье,— продолжал Эллери. Он нагнулся над кроватью и дотронулся до ее руки. Она отвела их от своего лица и уставилась на него полными слез глазами.— Вы великая женщина. Но мы не можем позволить вам принести себя в жертву.
Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
Кладбище
Поразительная перемена происходила в лице миссис Ксавье: оно постепенно теряло обвислость, становилось снова упругим. Жизнь наполняла ее, подобно горячему металлу, заполняющему пустую изложницу. В одно мгновение, как бы по мановению волшебной палочки, к ней вернулась юность. Даже обычная полуулыбка вновь появилась на губах. Но она не ответила на вопрос Эллери.
Инспектор медленно повернулся и посмотрел в лица всех присутствующих. «Марионетки,— подумал он.— Проклятые марионетки с деревянными лицами, когда они хотят что-нибудь скрыть. Обычно все свидетели во время расследования убийства хотят что-то скрыть».
Он вздохнул и почти пожалел, что у него под рукой нет современного аппарата, уличающего во лжи, который изобрел его друг, профессор Колумбийского университета.
Эллери выпрямился и снял пенсне.
— Значит, в единственно важном пункте нам отвечают молчанием,— сказал он задумчиво.— Надеюсь, вы сознаете, миссис Ксавье, что, отказываясь говорить, вы делаете себя соучастницей?
— Я не знаю, о чем вы говорите,— сказала она бесстрастным голосом.
— Ах, так? По крайней мере вы понимаете,, что вас больше не обвиняют в убийстве?
Она молчала.
— Вы не хотите говорить, миссис Ксавье?
— Мне нечего вам сказать.
— Эл! — Инспектор резко кивнул головой. Эллери пожал плечами. Старик выступил вперед и посмотрел на миссис Ксавье с прежним отвращением. Все-таки она была «его» добычей.— Миссис Ксавье,— начал он,— мир полон странными людьми, делающими массу глупостей, и обычно трудно объяснить, зачем они их делают. Но как полицейский я знаю, что есть люди, которые по совершенно непонятной причине берут на себя ответственность за чужие тяжкие преступления. Сказать вам, почему вы сознались в убийстве, которого вы не совершали?
Она прижалась спиной к подушкам, крепко вцепившись в одеяло.
— Мистер Квин уже...
— Хорошо, может быть, я сделаю вам немного больно.— Инспектор потер подбородок.— Я буду груб, миссис Ксавье, Женщины вашего возраста...
— При чем тут возраст?— набросилась она.
— Вот нормальная реакция женщины. Я хотел сказать, что женщины вашего возраста приносят величайшие жертвы только по двум причинам: любовь или страсть.
Она истерически расхохоталась.
— А вы, как я вижу, находите разницу между ними?
— Несомненно. Любовью я называю величайшее духовное чувство.
— О, глупости! — Она отвернулась.
— Вы так считаете? --- продолжал инспектор,- Но я не думаю, что вы способны пойти па самопожертвование, например, ради своих детей...
— Моих детей?
— Да, ведь у вас их и нет. Поэтому я пришел к заключению, миссис Ксавье,— голос инспектора стал резким,— что вы защищаете любовника.
Она закусила губу и начала теребить простыню.
— Я прошу прощения за то, что я сказал. Но у меня большой опыт в подобных вещах. Могу держать пари на этот счет, если хотите. Кто он, миссис Ксавье?
Она уставилась на него таким взглядом, будто хотела удушить его собственными руками.
— Вы самый скверный старик, которого я когда-либо встречала. Ради Бога, оставьте меня в покое.
— Вы отказываетесь говорить?
— Убирайтесь отсюда все.
— Это ваше последнее слово?
Ее ярость все возрастала.
— Будьте прокляты,-— прошипела она,— если вы не уберетесь отсюда...
Они задыхались в вечерней жаре. С террасы, где-все собрались не сговариваясь, после обеда, состоявшего из консервированной семги и молчания, небо казалось странно красным, как театральный фон. Окружающие горы были слегка затянуты облаками дыма, которые поднимались из невидимого горящего мира внизу. Дышать становилось все труднее. Миссис Карро прикрыла рот и нос тончайшей серой вуалеткой. Близнецы начали покашливать. Одежда у всех покрылась пеплом и сажей.
Миссис Ксавье, как по волшебству ставшая опять здоровой, сидела одна, как развенчанная королева, в дальнем западном углу террасы. Облаченная в черный шелк, она сливалась с вечерней тьмой, и ее присутствие скорее неприятно ощущалось, чем было видимо.
— Это, наверное, похоже на Помпею, как я себе представляю,— заметил доктор Холмс после бесконечного молчания.