Смерть в ущелье Ыссык-Су (СИ)

– Да. Но его сам хозяин водил, он только хозяина слушался. Велит ему лечь – а иначе на верблюда не навьючишь, не дотянешься, – тот долго ложится, поэтапно складывается, так сказать… Ненавидел я этого верблюда. С таким высокомерием он на меня смотрел, с таким презрением! А один раз плюнул, в буквальном смысле слова. – Все засмеялись. – И на себе приходилось таскать. Навьючу на себя три мешка, два связанных между собой, через плечо и один в руках, – и вперед…. А на другом участке мешки пришлось через речку переправлять. Протянули с одного берега на другой проволоку, по проволоке колесико едет, с крюком, на крюке мешок висит… Так что нам идеальный, можно сказать, участок достался. Теперь все от нас зависит. Если сачковать не будем – хорошие бабки гарантированы.

– Это точно. Я весной за два месяца больше бабок получил, чем шофером за полгода зарабатывал, – вставил Санек.

– Я на хату коплю, – продолжал Костя. – Самое главное – своя хата! Сам виноват, что угла не имею. После смерти бати нам дом остался, в Бостырях…

– Это на Иссык-Куле что ли?

– Ну. Село на северном берегу. Курортным местом считается… Нас три брата. Два старших в Бостырях жили, с батей, а я во Фрунзе уехал учиться. Ну и начались разговоры. Мол, они за домом ухаживали, а я на готовое приехал. Плюнул я и отказался от своей доли.

– Хорошо тебя понимаю, – сказал я.

– Старшие всегда давят, короче, – вздохнул вдруг Антон.

– А ты, Антон, вроде тоже из-за хаты поехал? – спросил Костя.

– Типа того. У нас в Токмаке как бы свой дом. Живем впятером: батя с маманей и это… нас три братана, – неожиданно быстро и нервно заговорил тот. Он смотрел в землю перед собой. – Я как бы младший. Дом большой. Но я отдельно хочу. Предки строгие слишком. Типа того что это нельзя, то нельзя. Если что не по ихнему – прибить могут. И братаны типа туда же, тоже воспитывают. Отделиться хочу, короче.

– Чем занимаешься?

– Каменотес. В похоронном бюро типа памятники тешу.

– А у меня квартира есть, – самодовольным тоном произнес Санек. – Тачки только не хватает. Так что я здесь из-за тачки…

– Смотрите, как человек! – Катя указала на красноватую скалу в конце ущелья. Она словно нависала над ним.

– В самом деле! – воскликнул я. – Похоже на профиль злого старика. А та пещера – в виде ромба, в центре скалы, видите? – как прищуренный глаз. – Знал бы я тогда, какие события будут связаны с этой пещерой! – Наше ущелье напоминает мне китайские горные пейзажи. А пейзажи у китайцев замечательные. Глаз невозможно оторвать, – взволнованно продолжал я. Всегда волнуюсь, когда говорю о том, что люблю. И всегда ругаю себя за восторженность. Вернее, не за восторженность – способность восторгаться я в себе ценю, – а за неспособность ее скрывать. – В умении писать пейзажи с китайцами и японцами никто в мире не сравниться. С какой изысканностью они написаны, с каким безупречным вкусом! – Катя смотрела на меня, не отрываясь, глубоким, загадочным взглядом. Я заметил презрительную улыбку Санька и замолк. Мне стало неловко за эту тираду. Никогда не стараюсь показывать свои знания, тем более с целью произвести впечатление. Я даже не понимаю, как можно уважать за знания. Человека можно уважать за многое, но только не за знания.

– Ну а вы, девчонки, как решились поехать? – спросил Санек. – Надеюсь, наш бригадир предупредил, что работа эта каторжная, крестьянская.

– Ну, ты скажешь тоже – каторжная! – с неудовольствием буркнул Костя.

– А я в деревне родилась, крестьянскую работу не боюсь! – засмеялась Катя.

– А сейчас где живешь? – расспрашивал Санек.

– Мы с Алисой из Таласа. Во Фрунзе в июле приехали. Поступать в пединститут. Не прошли, баллов не хватило, – весело рассказывала Катя.

– Я после школы тоже поступал. Провалился. Больше не пытался. Так вы в этом году школу закончили?

– Нет, в прошлом… Домой решили не возвращаться. По сравнению с Фрунзе Талас – деревня.

– И русских там совсем мало, – добавила Алиса. – А во Фрунзе их большинство.

– Сейчас денег заработаем, снимем комнату, – продолжала Катя. – Будем готовиться. Через год снова попробуем поступить.

– А сейчас где базируетесь? – спросил Костя.

– У моей тети, – сказала Алиса. – Только она уже намекать стала, что мы ей в тягость.

Санек закурил. Протянул пачку Кате.

– Будешь?

– Нет.

– Я вчера же видел, что ты куришь.

Костя, Антон и я с удивлением взглянули на Катю. Мы думали, что в бригаде курит лишь Санек. Она покраснела. Сказала тихо:

– Сейчас не хочу.

В небе уже сияли удивительно яркие звезды. Где-то ухал филин.

Костя вдруг произнес:

Открылась бездна звезд полна;

Звездам числа нет, бездне дна.

– Пушкин? – спросила Катя.

– Вроде он.

– Ломоносов, – поправил я. – Да, лучше о бесконечности вселенной не скажешь! Стихотворение называется: «Вечернее размышление о божием величестве при случае великого северного сияния».

И снова Катя одарила меня загадочным взглядом.