Читаем Смерть в Версале[редакция 2003 г.] полностью

— А как ты догадался о шантаже? — интересуется она.

Я с радостью перехожу к пояснениям:

— Ну, во–первых, мне показалось странным, почему Морьес рискнул одолжить деньги Сенару, ведь он, как опытный кредитор, знал — такой человек не сможет вернуть долг. Потом эта фраза мадемуазель Легран: «Я так много для него сделала!» Как она могла помочь Сенару? Легран была агентом Мирабо. Она попыталась утаить это от меня, но волнение скрыть не смогла. Тогда она любила Ива Сенара и решила ему помочь. Бланка смогла уговорить Морьеса дать ему денег, но только в долг. Легран обменяла заем на тайну Мирабо.

— Она очень рисковала! — восклицает Светик.

— Да, это так. Но она была влюблена, — говорю я.

— Надо было Легран поторговаться, может, Морьес дал бы ей деньги безвозмездно, — предполагает она.

— Она могла бы этого добиться, — говорю я, — но, увы, мадемуазель Легран не обладает острым умом. Куда ей тягаться с хитрым дельцом Морьесом.

— Похоже, ты исключил эту женщину из списка, — интересуется Светик.

— Никак нет, — заверяю я. — Наоборот, я подозреваю ее еще больше. Может, Морьес решил доложить Мирабо, что это она все ему рассказала, тогда у Легран не было другого выбора. Если бы Морьес выдал Легран, ей бы не поздоровилось. В таких делах подобных выходок не прощают.

Светик кивает.

— А как Камилл? — спрашивает она. — Он так же намерен продолжать расследование?

— Нет, — смеюсь я. — Ему это дело ему уже наскучило, как старая игрушка. У Камилла одна идея быстро сменяет другую, он нашел себе какое–то новое занятие.

— Это на него похоже, — улыбается Светик.

Я, Светлана Лемус, и мой друг Макс сидим за столиком в кафе де Фуа. К нам подходит… Теруань, я борюсь с желанием залезть под стол. Она улыбается:

— Я могу похитить Светик на минутку? Светик, прости, что отрываю тебя.

Я соглашаюсь. Раз уж рядом Макс, она меня бить не будет. Мы отходим к окну.

— Прости меня, — говорит Теруань.

Ее голос звучит искренне. Ей действительно совестно за содеянное. Что мне остается делать? Я давно ее простила.

— Надеюсь, ты никому не рассказала? — спрашивает она.

Я улавливаю волнение.

— Нет, — говорю я. — Ябедничать не в моих правилах.

Хм… мне кажется, что она боится, что об этом случае узнает Поль.

Мы приятельски прощаемся.

Странная эта Теруань. Не понимаю, что я ей сделала? Почему свои вспышки гнева она направляет на меня! Нет, я не злюсь не Анну, я просто хочу быть от нее подальше и никогда не оставаться с ней наедине. Иначе, она меня покалечит. Как знать, может, именно эту цель она преследует. Тогда зачем извиняется? Для очистки совести? Ходят же люди на исповедь к священникам. Аналогичный случай.

Нет, она действительно раскаивается. Это видно по глазам.

Я возвращаюсь за стол.

— Она тебя ударила, а теперь извиняется, — говорит Макс. — Так же, как в случае со стрельбой.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.

Нет, я не удивляюсь. От Макса ничего не скроешь.

— Ты сегодня напудрилась, это впервые. А то, что ты стреляла, видно было по запястьям. Я знал, накануне ты была в компании с Теруань. Кто же еще мог заставить тебя выстрелить. Это не важно. Я же дал тебе совет держаться от нее подальше!

— Я бы рада! — вздыхаю я. — Но она везде!

— М-да, верно. Просто старайся поменьше попадаться ей на глаза. Да, Теруань не подлая. Она эмоционально неуравновешенна и не может контролировать себя. Потом, конечно, ей становится стыдно, но какое это имеет значение, когда дело сделано.

Я с ним согласна.

— Но почему она вела себя так? — спрашиваю я. — Что я ей сделала?

— Светик, ты тут совершенно не при чем, — поясняет Макс. — Она злится, что у нее нет твоих добродетелей. Она грызет себя.

— Моих добродетелей? Но ведь у нее и так полно качеств, делающих ее героиней! — восклицаю я.

— Обычно люди хотят все и сразу, — Макс разводит руками. — Особенно женщины.

— Верно, — соглашаюсь я. — Даже я этим грешу, но я хотя бы на людей не кидаюсь. Ладно, не будем об этом. Как насчет других подозреваемых? Байи, например.

— Сдается мне, что он взял в долг, дабы покрыть растрату в городской казне, — предполагает Макс. — Морьес догадался об этом и шантажировал.

— Опять шантаж! — восклицаю я.

М-да. Вот это делец. Своего не упустит.

— А Ретиф? — спрашиваю я. — Кажется, он тоже вернул долг.

— Верно, — говорит Макс, — но он очень своеобразный человек. Меня удивило рассуждение Ретифа о зле и смерти. Бог знает, какой смысл он вложил в эти слова.

Мне становится страшно.

— Ну, мне пора, — грустно говорит Макс. — Жаль покидать такую милую собеседницу.

Я, Максимильен Робеспьер, прощаюсь со Светик. У меня на сегодня много дел. А с убийством… Мне придется, пользуясь этими ничтожными фактами разгадать тайну… Я погружаюсь в размышления. Я вспоминаю слова подозреваемых, предметы, сопоставляю мотивы. Постепенно ко мне приходит долгожданная догадка. Так бывает всегда, когда человек долго размышляет над одним вопросом. Ответ приходит как бы сам собой.

— Как все просто! — восклицаю я.

Я, Светлана Лемус, возвращаюсь домой. Сегодня мы с Полем идем на очередной прием. М-да, это в последний раз! Все! Чувствую, эти приемы меня доконают.

Перейти на страницу:

Все книги серии Робеспьер детектив

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза