Смерть Вазир-Мухтара

Мертвый казак лежал, сжимая ружье, рядом с Сашкой. Грибоедов быстро сбежал по лестнице и опустился на колени. Он разжал мертвые руки и вынул ружье. Потом легко взбежал наверх.

И он стал стрелять, целясь, точно и быстро. Крик заполнил двор, узенький и темный. Люди были во дворе.

Выстрелы были точные.

Люди подались назад. Дворик был очищен. Теперь остались только те, что стояли по стенам. Со стен редко стреляли. Потом стали кидать балки. Одна балка покрыла четырех казаков. Они шевелились под нею.

Доктор Аделунг притронулся рукой к плечу Грибоедова. Грибоедов обернулся.

— Они убили Александра, — сказал он доктору, и губа задрожала.

— Нужно отступать в комнаты, — сказал доктор Аделунг. Было убито еще двое казаков.

14

Первая комната — его спальня. Еще была не убрана постель, Сашка так и не прибрал ее.

Девять казаков поместились у окон. Грибоедов заглянул в окно.

На дворике теперь их было много. Они были белые от известки в полутемном дворике. Он отошел от окна и стал ходить. Ногою он отодвинул чемодан, чтобы было больше места.

— Где кяфир? Где Вазир-Мухтар? — Они не знали, кто жил на третьем дворе.

Все выстроились по боковым стенам. Небольшой камень попал Грибоедову в голову, он не заметил боли. Запустив руку в волосы, он почувствовал, что она мокрая, и увидел кровь.

— Фетх-Али-шах пришлет помощь, — хрипло сказал Рустам-бек. — Еще десять минут…

— Фетх-Али-шах… его мать, — сказал Грибоедов, смотря с отвращением на свою красную липкую руку.

Камни летели реже.

— Надо отступать в гостиную, — сказал доктор Аделунг. Он прислушивался, подняв глаза к потолку. Ему почудились шаги на крыше. Вдруг потолок затрещал под сотнею ног. Послышались острые удары — били топорами. Они перешли в гостиную.

15

Доктор, втянув голову в плечи, смотрел вперед, в дверь гостиной. Лицо его было похоже на бульдожью морду. Он был почти спокоен. Сверху, на крыше, топали, словно танцевали. Трещало — отрывали дрань.

— Они занимают лестницу, — сказал доктор, вглядевшись. Дверь со двора в спальню была густо забита людьми, в нее ломились сразу сотни, и ни один не пролезал.

Не смотря ни на кого, доктор Аделунг отступил на шажок и вытащил шпажонку из ножен.

Грибоедов ходил по комнате, сложив с усилием руки на груди. Доктор, со шпагою в руке, выбежал в спальную. Грибоедов стал смотреть.

Он видел, как доктор добежал до двери, сунулся в нее и сделал выпад. Потом сразу подался назад. Что-то там случилось. Дверь яснела — отхлынули.

— Молодец.

Доктор рвал в спальной оконную занавеску. Левой руки у него не было, вместо нее был обрубок. Он быстро замотал обрубок тряпкой. Потом вскочил в окно и прыгнул. Грибоедов видел короткое движение: доктор Аделунг сделал выпад шпажонкой в воздухе.

— Молодец, — сказал Грибоедов, — какой человек!

Не было ни Сашки, ни доктора Аделунга.

Известка посыпалась ему на голову. Балки рухнули, он едва успел отскочить. Люди прыгнули сверху. Какой-то сарбаз ударил его кривой саблей в грудь, раз и два. Он услышал еще, как завизжал Рустам-бек, которого резали.

16

У ворот посольства появился отряд сарбазов. Их было сто человек, и начальствовал над ними майор Хади-бек, высланный Зилли-султаном. Сарбазы постояли, посмотрели и смешались столпой. Прошло уже три часа с тех пор, как впервые появилась здесь толпа. Улица теперь была шире, чем раньше, развалины расширяли ее. Так как приказано было влиять на толпу красноречием, у сарбазов не было ружей.

17

Пол и стены ходили, время стояло.

Постепенно он начал распознавать характеры шумов. Были разные грохоты, разные шумы: лай фальконетов, яркий треск отдираемой драни, музыкальный гул бросаемых балок.

Самыми опасными были человеческие звуки. Рисунок на ковре, от которого он не отрывался, соразмерял звуки, как метроном. Стоило оторваться — и голова кружилась.

При этом он сжался таким образом, что все время грудью ощущал ассигнации, сунутые в боковой карман. Ассигнации были единственно надежным из всего, что еще оставалось на дворе и в комнате.

МОЛИТВА МАЛЬЦОВА

— Я не виноват, я не виноват, Господи. Это он виноват. Я молод. Только бы без мучений, только без мучений умереть! О, я хитрю, я обманываю Тебя, Господи, не слушай меня: я жить хочу. Опять они кричат. Неужели к моей двери? Пусть все погибнут, если так нужно, Господи, все пусть погибнут. Только спаси, сохрани, помилуй меня. У меня жизнь впереди. Я поеду в Петербург, я никогда сюда больше не вернусь, обещаю Тебе, Господи. Только бы выбраться, я на все согласен. Я раздам все свое состояние бедным, только выведи меня.

В грохоте явились промежутки, и он прекратился наконец. Тогда раздались звуки самые непонятные.

Что-то тащили по земле, и у самого окна — зашлепало. Были рабочие мерные крики, которые он помнил у персидских грузчиков, когда они выгружали кладь. Раскачивались, вскрикивали и бросали, а потом шлепало. Свист раздался у самого окна, словно от тонких досок. Но, опускаясь, доски не стучали, они мягко ложились. Тут же, за окном, неподалеку, рядом; люди ухали, когда доски ложились.