Смерть Вазир-Мухтара

«Михаил Николаевич, – подумал Фаддей, – из цензуры. Вот занесла нелегкая».

Черные усы двигались, как у таракана.

– Константин Константинович, ваше превосходительство, – произнес Фаддей с недоумением.

Родофиникин с покупками опустился на скамью.

– Отдыхаете? – спросил он у Фаддея, но не так, как этого хотелось бы.

– Устал очень за зиму, – огорчился Фаддей.

– Дела литературные?

– Я делами литературными, ваше превосходительство, прямо скажу, – сказал Фаддей с внезапным отвращением, – занимаюсь более из выгод коммерческих.

– Эх, господа литераторы, господа литераторы. Писем от господина Грибоедова не получали?

– Нет еще.

– Разумеется. И мы также. Ох, эти поэты.

– Фамильяриться со старшими не терплю, – сказал сдавленным голосом Фаддей, – и гнушаюсь фанфаронством, но уж если ваше превосходительство недовольны моим другом, то я не могу играть роли серальского немого и никогда не стану вести себя как кариатид. Позвольте узнать, почтеннейший Константин Константинович, в чем заключаются поводы для такого отзыва?

Грек был несколько ошарашен кариатидом.

– В чем? – спросил он желчно. – А в том, что я всегда был противником назначения чиновников молодых и пылких, а тем паче поэтов, на посты, от коих зависит участь государства. Все это зыбко… и подлинные намерения неизвестны.

– С моим образом мыслей я никогда не скрываюсь, – сказал Фаддей, – не скрывался и до гробовой доски скрываться не стану по моему характеру. Если бы мне нравился образ правления Северо-Американских Соединенных Штатов, то, не обинуясь, я поехал бы в Америку и поселился в ней. Поэтому, может быть, ваше превосходительство сообщит, где здесь зыбкость и в чем, по вашему мнению, подлинные намерения Александра Сергеевича?

Про Северо-Американские Соединенные Штаты у Фаддея сказалось так, из нелюбви к фамильярности, но грек даже насторожился.

– А я скажу, почтеннейший Фаддей Венедиктович. А я скажу в чем. Я все знаю. Не беспокойтесь – у нас есть частные известия, хотя Александр Сергеевич и не соизволил нам написать ни строки. Он более занят нежными сердечными делами, нежели служебными. Это первый пункт. На службу в Персию словно и не собирается. Что контрибуция не платится, – так на это плевать; что войско в Урмии и Хое остается, а у графа сил нет с турками воевать, – так на это плевать еще более; что, может быть, если б не этот месяц, в тифлисских воздухах проведенный с пиитическими намерениями, так Аббас-Мирза давно бы воссоединился, может быть, с графом противу турок, – так на это плевать трижды…

Тут уж Фаддей был ошарашен.

– Я не умею играть роли лакея, – отвечал он, – я не кариатид и не Катилина, и позвольте вам, ваше превосходительство, дать понять, что я не в темя бит и превосходно знаю смысл русской пословицы: кошку бьют, а невестке намеки дают…

– Те-те-те, – желчно прервал грек, – вы изволили упомянуть и о Северо-Американских Соединенных Штатах, и даже о Катилине, и я вижу, что вы имеете, может быть, дальнейшее понятие о том, что я считаю за намерения чисто пиитические…

Фаддей остолбенел. Объяснить чиновнику Американские Штаты, кариатид и Катилину утром и вдохновением – что было бы только чистой правдой – было трудно.

– Язык мой – враг мой, – сказал он добродушно, и его глаза заплыли слезами, – для литературного оборота, ваше превосходительство, случается приплести не то что Катилину, но и родного отца. Это я так, ни с села ни с города сказал. Готов пасть на колени и подтвердить крестным знамением.

– Ох уж эти мне литераторы, ох уж эти мне поэты, – сказал грек и опять превратился в отдыхающего с покупками немолодого человека. – А мы расхлебывай, мы расхлебывай.

– Убей меня бог, ваше превосходительство, – сказал Фаддей, вдруг прикоснувшись ко лбу, – не помню, послали ли вам уже последнего «Сына отечества» и получаете ли исправно «Пчелу»?

– Получаю, благодарствуйте, – ответил грек вяло и как бы смирившись. – Могу сообщить вам для газеты список подарков, отправляемых шаху персидскому, в Баку или в Решт, еще не решено, так как мнение об этом господина Грибоедова решительно неизвестно.

И Фаддей тут же вытащил большой карандаш и маленькую книжечку и стал записывать так тщательно, что ему говорил грек, как будто это были слова присяги.

– Имя ваше, почтеннейший Константин Константинович, можно упомянуть? – спросил он.

– Не нужно, – ответил грек. – А Александру Сергеевичу мы достанем такое высочайшее именное повеленьице – тифлисские воздухи покинуть.

Когда он скрылся за поворотом, Фаддей вырвал исписанный листок, с отвращением скомкал его, точно хотел тотчас швырнуть, и положил в карман. Он харкнул во всю мочь на дорожку и испуганно поглядел – ушел ли грек.

Потом горестно всплеснул руками и побежал домой писать письмо Грибоедову.

На углу он наткнулся на давешних мальчишек. Они опять безмолвно сцепились и пыхтели, и старший терпеливо мял младшему нос. Фаддей схватил их за шивороты.

– Если вы, пострелы, дикари, низкие твари, не уберетесь к черту на кулички, я городового кликну.

– Городово-ой!

2

ОТРЫВКИ ИЗ ЗАПИСЕЙ ДОКТОРА АДЕЛУНГА